Сергей Гайдуков - Последняя обойма

— Я похож на человека, который волнуется?

— Немного.

— Это обманчивое впечатление.

— Так мы договорились?

— Да. — Я протянул ему пять стодолларовых купюр. — Это все, что у меня есть сейчас. Завтра я привезу остальное. Устраивает?

— В качестве задатка сойдет, — кивнул доктор, и мои деньги исчезли в кармане белого халата. — Как с вами связаться, если что-то вдруг произойдет?

— Вы обещали, что ничего не произойдет.

— Я о другом. Если ваш друг придет в сознание и захочет покинуть больницу. Мне нужен ваш телефон или другие координаты.

— Лучше я сам буду вам позванивать, — сказал я. После всех глупостей, что я и Сидоров натворили за последние сутки, мне хотелось быть осторожным.

— Звоните. — Врач достал из кармана мобильный телефон, набрал номер и вызвал дежурных санитаров с носилками. — Кстати, кто вас вывел на меня? Кто порекомендовал?

— Это имеет какое-то значение? — Я увидел, как от здания больницы отделились два белых пятна. В заведении Матвея Александровича работали быстро.

— Ну-у, — как бы равнодушно протянул доктор. — Всегда интересно, кто из твоих друзей — настоящий. То есть кто успешнее рекламирует мой маленький бизнес. Это случайно не Гиви Иванович?

Видимо, в моем лице что-то изменилось, потому что доктор поторопился заметить:

— Ну не хотите говорить, не надо. Я же просто спросил...

Я не стал дожидаться приближения санитаров, сел за руль и наклонил голову вниз, чтобы парни в белых халатах не видели моего лица. Они вытащили Сидорова и положили на носилки. Я сразу же завел двигатель...

Удаляясь от больничных ворот, я смотрел, как санитары тащат к зданию прогнувшиеся под тяжестью сидоровского тела носилки, а чуть позади размашисто шагает Матвей Александрович. Чем дальше они уходили, тем быстрее исчезали белые пятна халатов, и в конце концов темнота осенней ночи поглотила всех четверых.

И тогда я посчитал, что для одного дня и одной ночи событий было слишком много. Я поехал домой, покручивая время от времени ручку приемника, пытаясь из радиопрограмм узнать что-то еще о происшествии в «Европе-Инвест». Но в эфире либо играла музыка, либо ведущие вели вялые беседы с полуночными слушателями, любящими излить душу.

Я решил, что лучше будет часов в одиннадцать утра позвонить Гарику, который наверняка в курсе дела. Гарик был единственным милиционером среди моих знакомых. Или наоборот — единственным моим знакомым среди милиционеров. Он был хорошим парнем. Настолько хорошим, что несколько раз рисковал ради меня жизнью, карьерой и всем, чем еще можно рискнуть.

Было почти четыре часа утра, когда я подъехал к своему дому. Усталость взяла свое, и я выбирался из машины медленно, морщась от боли, вновь атаковавшей мой позвоночник, и поеживаясь от ночного холода. До рассвета было далеко, и с каждым новым днем его приход отдалялся. Начинался сезон ранних сумерек и поздних восходов, сезон холода и темноты, когда солнечный свет дается лишь на несколько часов в день. Этого слишком мало, чтобы утолить тоску. Этого слишком мало, чтобы поверить в то, что холод и сумерки — не навсегда. В конце сентября, когда уходит бабье лето, а заморозки становятся обычным делом, особенно трудно поверить, что когда-нибудь вновь придет тепло, придет жизнь и дождь будет желанным потоком веселящей влаги, а не леденящим душем... Так трудно поверить, что все изменится к лучшему.

Я неспешно проковылял по ступеням к подъезду, вошел в вестибюль и вызвал лифт. Его движение на первый этаж наполнило шахту таким шумом, будто двигался пассажирский поезд. Так было уже миллион раз. Миллион раз я возвращался домой посреди ночи, один, усталый, вымотавшийся, разбитый. Я вызывал лифт и ехал наверх, к себе. Ехал один, в квартиру, где мне предстояло лечь и уснуть одному, одному пережить свою боль и свои тревоги.

Так трудно поверить, что когда-нибудь все изменится.

Я провел ладонью по лицу, словно хотел стереть усталость. Как бы не так. Хотелось упасть на кровать и лежать так миллион лет. Чем выше поднимался лифт, тем хуже я себя чувствовал, тем сильнее была тяга к немедленному падению в холодную постель ради долгого беспробудного сна...

Лифт вздрогнул и замер. Резко отъехали двери, и я шагнул вперед, нашаривая ключи в кармане.

— Спокойно, без резких движений!

— Стоять!

Один заорал мне в левое ухо, другой — в правое. И я замер, не сделав ни одного резкого движения. Зато эта парочка суетилась. Один вцепился мне в правую руку, — наверное, боялся, что я вытащу из кармана пулемет. Или портативную атомную бомбу.

Второй ткнул мне в нос красной книжечкой и стал энергично хлопать меня по груди, по бедрам, по спине, выполняя эту процедуру с каким-то самозабвенным азартом. Мне вдруг захотелось испортить ему удовольствие.

— А вы уверены, что тискаете именно того, кого нужно?

Оба посмотрели на меня. Первый — розовощекий крепыш с короткой челкой на низком лбу — угрожающе, второй — остроносый и усатый, чуть постарше своего напарника — с интересом.

— Уверены, — ответил второй. — Ваша фамилия Шумов? Константин Сергеевич? — Его рука змейкой скользнула мне в карман и вытащила удостоверение сотрудника охранного агентства «Статус». — Точно. Это вы. Так что нет никакой ошибки.

Я смотрел на свое удостоверение в тонких пальцах милиционера и с грустью думал о Максе. Его ждало очередное невеселое утро, утро следующего дня, когда он обо всем узнает и в очередной раз тихо выругается в мой адрес.

— Мы тебя уже третий час поджидаем, — злорадно вымолвил розовощекий. — Поздно гуляете, товарищ Шумов.

— Личная жизнь граждан не нормируется уголовным кодексом, — ответил я. — И не надо так сжимать мне руку, потом синяки будут. В кармане ключи, а вовсе не то, что вам почудилось.

— Ничего мне не почудилось, — мгновенно набычился он.

— Так, — перебил его первый. — Доставайте ваши ключи, и пройдем в квартиру. Отпусти его, Денис.

— Третий час поджидаете? — задумчиво произнес я, потирая только что вырвавшееся из лап розовощекого Дениса запястье. Если бы они имели постановление прокурора на мой арест, они бы не стали три часа торчать на лестничной клетке. Они бы взломали дверь. Да и не арестовывают сейчас вдвоем. Как минимум, пятеро на одного, да еще вся группа захвата в бронежилетах и бряцает автоматами. Мне захотелось слегка двинуть усатому под дых, чтобы проверить наличие бронежилета. Но я сдержался.

— Открывайте, открывайте, — заторопил усатый.

— С какой стати? — простодушно осведомился я. — С какой стати я буду вам открывать дверь и пускать вас в квартиру? Вы там наследите...

— Вы, кажется, не поняли, — повысил голос усатый. Он напомнил мне армейского прапорщика, который еще не скомандовал провинившемуся солдату «упал-отжался», но вот-вот скомандует. — Вы разговариваете с сотрудниками отдела по борьбе с организованной преступностью. И вы проходите по очень серьезному делу. По очень серьезному делу!