Энтони Бруно - Плохие парни

– Не тебе с ней было жить.

– Что верно, то верно.

Гиббонсу вообще не хотелось ни с кем жить, но он не собирался сейчас рассуждать на эту тему. Он подумал о Лоррейн. Уж она бы никогда не завела лиловый унитаз.

– Что верно, то верно, – повторил он.

– Мне не хочется говорить о Доре.

Сердито прорычав это, Ламберт развалился в кресле, выплеснув остатки виски себе в стакан, затем вышел на минуту в другую комнату. Вернувшись, он грохнулся в другое кресло, из искусственной кожи, коричневое, с одной стороны изрядно поцарапанное. Гиббонс предположил, что это кресло появилось в доме уже после исчезновения Доры и представляло собой первую попытку реванша по части интерьера со стороны Ламберта.

– Хочешь еще? – спросил Джордж. – На кухне, в шкафу у меня там джин. А может, еще что-то, не помню. Погляди в глубине шкафа.

– Ладно.

Гиббонс прошел на кухню, интерьер которой Дора явно задумывала в те времена, когда цвета огненного апельсина и авокадо были последним писком моды, и порылся в шкафу в поисках спиртного. Он обнаружил полгаллона «Гилби», квинту «Гордона» и непочатую кванту «Буле». Должно быть, «Буле» Ламберт хранил для особых случаев. За бутылкой джина он нашел еще несколько покрытых пылью емкостей разной конфигурации. Среди них наименее отвратительным ему показался лимонный ром, а для Ламберта он взял «Гилби». Если беседа и дальше пойдет в том же духе, то только неразбавленного джина ему еще не хватало.

Он полез в холодильник в поисках чего-нибудь съестного. Он решил, что лучше все-таки что-нибудь съесть, чтобы ослабить воздействие алкоголя, не то он и сам вырубится и вся поездка окажется пустой тратой времени. Замысел Гиббонса заключался в том, чтобы, дождавшись, когда Ламберт отключится, обыскать помещение на предмет записной книжки, тетрадочки с адресами, – одним словом, чего-нибудь, что могло бы подсказать ему, где правительство прячет Варгу. Если только этот проклятущий Ламберт наконец даст своей печени отдохнуть и немного поспит.

Он нашел ломтик белого хлеба в пластиковом пакете и ливерную колбасу, которую густо намазал на хлеб. Тот, впрочем, оказался очень черствым. Откусив от сандвича. Гиббонс поспешно открыл банку майонеза и обмакнул туда свою закусь.

Уже решив было вернуться к Ламберту, Гиббонс вдруг подумал, что самая малость льда способна скрасить ему употребление рома. Он открыл морозильник и полез в пластиковое корытце за льдом. Набрав пригоршню кубиков, он почувствовал, что нечаянно зацепил что-то еще. Вытащив руку, он обнаружил в ней прозрачный пакет, а в пакете – черную записную книжку.

– В рот меня, – ухмыльнулся Гиббонс.

Развязать пакет было для человека в таком состоянии не таким уж простым делом, но Гиббонс в конце концов с этим справился. Как он и предположил, записная книжка оказалась заполнена телефонами. Гиббонс быстро пролистал ее. Здесь значились только фамилии и телефоны, адресов не было. Ему сразу же бросилось в глаза, что фамилии были записаны не в соответствии с алфавитной рубрикацией книжки. Мистер Тор вел оказался на букву "Ф", а миссис Майерс – на букву "Г". Первой записью на букву "Д" была Дора. И здесь единственный раз был указан адрес.

Гиббонс покачал головой. Он не мог поверить тому, что Ламберт оказался таким идиотом. Это надо же – сунуть записную книжку в морозильник! Гиббонс решил, что фамилии в книжке представляют собой новые легенды или, если угодно, новые личности людей, находящихся под опекой программы и под персональным присмотром Ламберта. А записаны они, должно быть, по первой букве настоящих фамилий, которые Ламберт наверняка держал в памяти.

На букву "В" было только две записи: Джим Хеннесси и Марк Дэвис. Гиббонс переписал себе в записную книжку эти имена и номера телефонов. Если он проник в суть системы Ламберта, то одним из этих парней должен был оказаться Ричи Варга.

Закончив переписывать, Гиббонс вернул пакет с записной книжкой на место и замаскировал его кубиками льда. Пришлось ему вернуть туда и уже приготовленные для себя кубики, чтобы Ламберт не догадался, что он лазил в морозильник.

– Эй, какого хрена ты там возишься? – заорал из гостиной Ламберт.

– Сандвич делаю. Тебе тоже сделать?

– Не-а.

Когда Гиббонс вернулся в гостиную, Ламберт сидел в кресле практически неподвижно. Он был похож сейчас на статую Линкольна из мемориального комплекса: Эйб Линкольн с пустым стаканом в руке.

– Послушай, Гиб, если я спрошу тебя кое о чем, ты ведь ответишь мне честно, обещаешь?

– Конечно, обещаю.

– Ты спал с Дорой?

– Нет, клянусь тебе, Джордж.

Ламберт вздохнул и уставился в пустой стакан. Гиббонс хотел было плеснуть ему джина, но он оттолкнул руку с бутылкой. Ламберт сейчас был, казалось, воплощением самой печали.

Гиббонс завинтил колпачок на бутылке. Внезапно он почувствовал себя последним мерзавцем.

– Хороший ты мужик, Джордж.

Его костюм, предоставленный самому себе, висел в шкафу. Чемодан лежал открытым на кресле, через его крышку была переброшена синяя рубашка. Чистая одежда была уложена в чемодан, грязная – разбросана по полу. В чемодане, под стопкой чистого белья, лежали три коробки патронов: 38-й калибр, «мягкие» пули 44-го калибра и 9-миллиметровые со смещенным центром. На кровати, разложенный на страницах вчерашней «Дейли ньюс», красовался его арсенал. В одну сторону были отложены 9-миллиметровая автоматическая «беретта» и служебный револьвер 44-го калибра. Газета была в пороховой пыли. Пыль покрывала и фотографию Джимми Бреслина над его ежедневной колонкой.

Снаружи было жарко, как у черта в заднице, а от хренова кондиционера толку тоже никакого не было. Даже здесь, на верхних этажах, не было ни ветерка. Кондиционер не способен был навеять прохладу да вдобавок шумел недостаточно громко, чтобы заглушить трезвон с ближней бензозаправки. Стоял час вечерних поездок, и чертов трезвон не умолкал ни на мгновение.

Тоцци сходил с ума. Он чистил оружие, потому что больше ему нечем было заняться. Подсознательно он рассчитывал на то, что стоит ему подготовиться к чему-нибудь интересному, как оно сразу же и начнется. Он походил на писателя, точащего карандаши и уже приготовившего пачку писчей бумаги в надежде на то, что его вот-вот посетит вдохновение, стоит ему заточить последний карандаш. Это была чисто бойскаутская логика: будь готов. Опасность же подобного подхода к делу заключалась в том, что подготовка могла превратиться в самоцель, а собственно цель так и осталась бы недостигнутой. Тоцци осознал это, чистя жесткой щеткой барабан револьвера, и это лишь увеличило его нетерпение.

В этом поганом мотеле он проторчал уже десять дней и успел возненавидеть его от всей души, но он не имел права покинуть его, не переговорив предварительно с Гиббонсом, а чертов Гиббонс не брал трубку уже несколько дней. Сегодняшний день Тоцци провел, проклиная напарника за то, что тот не завёл себе автоответчик, хотя и в этом случае ему, конечно, уже обрыдло бы диктовать свои соображения, оставляя тем самым улики и против себя, и против Гиббонса.