Наталья Александрова - Закат на Босфоре

На эстраду вышла ослепительно красивая цыганка лет пятнадцати, знаменитая Маша, и начала чистым глубоким голосом: «Ехали на тройке с бубенцами…»

Анджела встретилась глазами с красавицей-турчанкой, та кивнула ей, разрешая приблизиться. Анджела привстала со своего места. Борис собрался было последовать ее примеру, но тут произошло событие, которого сидящие за столиком никак не ожидали.

К угловому столику подчеркнуто твердой походкой подошел необыкновенно бледный офицер в черном корниловском мундире. По всему было видно, что он мертвецки пьян.

– Ба, полковник! – воскликнул офицер с деланной радостью. – И вы здесь! Празднуете счастливое избавление от невзгод и опасностей войны? Или вы уже не полковник? Погон я у вас что-то не вижу!

– Капитан Лихачев, если не ошибаюсь? – настороженно взглянул полковник на подошедшего. – Вы, как я понимаю, тоже гуляете – отчего же мне нельзя?

– Я-то гуляю с горя, – отвечал капитан, раскачиваясь с пятки на носок, – поминаю боевых товарищей, которым не так повезло, как нам с вами… А вы, полковник, помните ли четвертую роту? Четвертую роту корниловского полка, которая почти вся полегла, благодаря вашей… любезности?

Корниловец побледнел больше прежнего, и щека его неожиданно и неприятно задергалась.

В зале на мгновение наступила тишина, только звонкий Машин голос выводил: «Ах, когда бы мне теперь за вами…»

– Капитан, вы забываетесь! – молодой человек в черкеске приподнялся из-за стола.

– А это еще кто? – презрительно покосился на него Лихачев. – Ваш сторожевой пес? Боитесь без охраны ходить? Да вы не думайте, никакая охрана вас не спасет!

Все, все получат скоро по заслугам! Все, на чьей совести русская кровь!

– Капитан, вы пьяны, поэтому я извиняю вашу несдержанность, – холодно проговорил полковник. – Мне бесконечно жаль ваших боевых товарищей, и не только их, но всех солдат и офицеров, погибших в этой страшной бойне. Но вы не хуже моего знаете главный закон армии: приказы не обсуждаются. Четвертая рота погибла… ради исполнения важной стратегической задачи.

– В результате чего мы все оказались в этом проклятом Константинополе! – зло выкрикнул Лихачев.

К нему поспешно приближался метрдотель с двумя дюжими официантами. Покосившись на них, капитан скривился и ушел в дальний конец зала.

– Простите, Гюзель, простите, господа, – полковник встал из-за стола и поклонился, – извините, я вынужден проститься с вами, у меня есть сегодня важное дело. И простите за этот безобразный инцидент…

– Бросьте, полковник, – рассмеялся Казанзакис, – стоит ли обращать внимание на пьяную болтовню какого-то хама…

– Это не совсем так, – полковник вежливо улыбнулся, но улыбка снова вышла кривой из-за шрама, – это не пьяный хам, а боевой офицер… И он более опасен, чем вы думаете.

Молодой офицер в черкеске тоже поднялся из-за стола. Полковник что-то негромко сказал ему и направился к выходу. Его молодой спутник немного задержался в зале, наблюдая за столиком, где сидел капитан Лихачев со своими товарищами.

«Дорогой длинною, да ночью лунного…» – дружно грянул цыганский хор.

– Пойдем, дорогой, – неуверенно начала Анджела.

– Не сегодня, – твердо ответил Борис, – думаю, что сегодня неподходящий момент для знакомства.

Анджела облегченно вздохнула.

Полковник Шмидт быстро шагал по людной, ярко освещенной улице. Его мысли были заняты важным и неприятным вопросом. Сегодняшняя сцена в кабаре, которая могла показаться постороннему человеку не заслуживающей внимания, была на самом деле очень серьезна. Угрозы, которые вырвались у капитана Лихачева, не были пустым звуком. Полковник знал кое-что о знакомствах Лихачева, о том, где он проводит вечера… Еще недавно он думал, что ситуация находится под контролем и эти господа долго еще не осмелятся перейти от слов к делу. Но сегодняшний скандал говорил об ином. Как бы они не начали действовать и не нарушили планы самого Шмидта и его английских друзей! Известно ведь: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке…

За этими мыслями полковник не сразу заметил человека, который нагнал его и уже несколько минут шел рядом и чуть позади. Почувствовав наконец его присутствие, Шмидт вздрогнул и схватился за револьвер: ему показалось, что рядом с ним идет капитан Лихачев. Оглянувшись и поняв свою ошибку, он усмехнулся собственной нервозности и сказал дружелюбно:

– А, это вы… Добрый вечер.

Неожиданный спутник приблизился к нему вплотную, будто собирался сообщить нечто конфиденциальное и вдруг коротким сильным ударом, почти незаметным со стороны, вонзил в затылок полковнику узкое стальное лезвие.

Шмидт не издал ни звука: смерть его была мгновенной. Убийца, сильной рукой обхватив мертвеца за талию, плавно опустил его на высокий стул уличного чистильщика сапог и тут же растворился в яркой толпе гуляющих.

Мальчишка-чистильщик, не задавая лишних вопросов и не поднимая глаз, молниеносно заработал двумя щетками. Когда английские ботинки полковника засверкали как зеркало, чистильщик выжидательно замер. Монетка не упала с приятным звоном в широко открытый ящик, и только тогда чистильщик поднял глаза на молчаливого клиента.

Клиент был мертв. Чистильщик понял, что сегодня у него определенно неудачный день.

Тем же вечером в задней комнате «Кокошника» шла крупная игра. Собственно, азартные игры в Константинополе были строжайше запрещены, и организатор их мог поплатиться свободой… Но когда играли такие могущественные люди, как Казанзакис, влиятельный французский полковник Арно, молодой блестящий турецкий генерал Кераглы, – а именно эти люди сидели вокруг стола – в таком случае власти поневоле закрывали глаза на нарушение закона.

Четвертым человеком за столом был некий Жюль Маню, элегантный молодой человек с чересчур хорошо уложенными волосами. О нем мало кто знал что-либо достоверно, известно было лишь, что он не стеснен в средствах, ничем не занят, живет на широкую ногу и играет по крупной.

И сегодня игра шла очень большая. Как принято в столь высоком кругу, на столе не высились стопки наличных денег – играли на слово, но количество нулей в ставках к концу вечера стало таким, что у постороннего наблюдателя закружилась бы голова.

Даже Казанзакис, один из самых богатых людей в Великом городе, был немного бледен и нервно облизывал губы. Полковник Арно держал карты трясущейся рукой и поминутно вытирал лоб салфеткой. Генерал Кераглы был красен как рак, глаза его горели лихорадочным огнем. И только Жюль Маню был абсолютно спокоен. На его невозмутимом лице играла легкая улыбка.