Наталья Александрова - Закат на Босфоре

Лидия Антоновна по какой-то странной ассоциации вспомнила детство, елку, домашний маскарад, на котором она была одета пажом, а брат Ванечка – мушкетером в небесно-голубом плаще с нашитым красивым крестом… В темноте можно было не заботиться о своем лице, и Лидия Антоновна немножко погрустила, но когда по щеке поползла слезинка, она решила, что это неудобно – хоть и темно, а неприятно, и вытереть нельзя – руки заняты.

Вторая фильма была из русской жизни, «Братья Черномазовы». Эта картина была немного странная: люди ездили в каретах, запряженных медведем, на балу во дворце господа танцевали в косоворотках и смазных сапогах, а посредине бальной залы стоял огромный самовар, из которого все по очереди пили. Старого представительного князя за какой-то проступок пороли на площади розгами. Лидия Антоновна очень всему этому удивлялась, но зрителям нравилось – видимо, никто из них не бывал в России.

Когда работа закончилась и Лидия Антоновна вышла на улицу, было уже темно. Она не беспокоилась: брать у нее было нечего, сама она интереса для злых людей не представляла – возраст не тот, да и внешность, а кроме всего прочего, давно уже привыкла ходить в одиночку по ночным константинопольским улицам.

Но сегодня что-то было не так, как обычно.

Позади время от времени слышались ей чьи-то шаги. Стоило остановиться, чтобы прислушаться, как шаги эти замирали, а как только она шла вперед – странные шаги возобновлялись. Лидия Антоновна не то чтобы испугалась, но удивилась: кому она нужна?

Из другого синематографа, «Парадиз», высыпала толпа поздних зрителей. Некоторое время можно было идти вместе с ними, так было спокойнее, но потом все понемножку разошлись в разные стороны, и Лидия Антоновна снова осталась на улице одна.

И тогда позади нее опять зазвучали эти шаги.

Она прибавила ходу, но шаги за спиной продолжали слышаться. Теперь ей стало уже немножко неприятно, а если уж начистоту – так просто страшно. Хотелось остановиться, обернуться и сказать: «Ну зачем вы меня преследуете? Что вам может быть нужно от меня? Вы видите, какая я бедная, немолодая и некрасивая, зачем вы меня пугаете?»

Но это было бы так неудобно – заговорить вдруг на улице с незнакомым человеком… Да и страшно – кого вдруг увидишь, обернувшись?

Лидия Антоновна едва ли уже не бежала. Улица пошла вверх, идти стало трудно, не хватало дыхания.

Вдруг впереди показалась крупная мужская фигура. Лидия Антоновна мысленно взмолилась о помощи. Она готова уже была попросить этого незнакомого человека, чтобы он проводил ее, защитил от страшных шагов за спиной… И тут она увидела, что это же знакомый. Она узнала крупный неловкий силуэт и развалистую походку марокканца Жана, повара из «Каприза». Она обрадовалась ему, как родному, окликнула:

– Мосье Жан!

Марокканец тоже обрадовался встрече. Лидии Антоновне неудобно было рассказывать ему о своих глупых женских страхах, но мосье Жан настоял на том, чтобы проводить ее до дому. Тайком обернувшись, Лидия Антоновна никого на улице не заметила и подумала, что, наверное, на старости лет ей начинает мерещиться черт знает что. В самом деле, кто может преследовать ночью ее, такую немолодую, некрасивую и бедную. Наверняка, эти шаги просто послышались ей… Подойдя к своему дому, она подумала, что следовало бы пригласить мосье Жана на чашку чая, но тут же вспомнила о квартирной хозяйке, которая, конечно, будет очень недовольна… К тому же дома у нее ничего нет, чем можно угостить приличного черного господина. Но мосье Жан, видимо, и сам не захотел причинять ей неудобства и весьма деликатно откланялся.

Лидия Антоновна, стараясь не шуметь, поднялась в свою маленькую комнатку, разделась, легла в узкую холодную постель. Хоть она и чувствовала себя усталой, сон не шел к ней. Она думала о своей жизни.

Счастливое петербургское детство вспоминалось чередой праздников – таких, как тот домашний маскарад, где она была одета пажом. Рождество, несуровая зима, скрип санных полозьев, отцовская шуба с седыми бобрами, шоколад от Жоржа Бормана, сползающая змейкой золотистая мандариновая кожура, лимонная кожура чудесных эрмитажных голландцев, голубые василеостровские линии, Бестужевские курсы, горячие разговоры о будущем – своем будущем и будущем России, несуровая петербургская зима, чайная на углу Среднего и Седьмой линии, пара чая – маленький яркий чайник с заваркой на большом чайнике с кипятком, и так славно греть об них руки, горячие бублики, веселый мичман с прозрачными серыми глазами, несуровая зима, скрип санных полозьев, запрокинутое счастливое лицо…

Мичмана звали Володей. Он стал лейтенантом флота, они были помолвлены, началась русско-японская война… Письма шли очень медленно, газеты страшно было открывать. Лейтенант Владимир Ланской погиб в бою при Цусиме, океанские воды сомкнулись над его телом, а письма от него долго еще приходили в Петербург…

Лида замкнулась, ушла в себя. Годы проходили, она отказалась от мысли о замужестве, зато привязалась к своим племянникам, детям брата Ванечки. Занималась с ними языками, музыкой – она хорошо играла на фортепьяно…

Потом началась война. Лидия Антоновна вязала носки для солдат, собирала посылки, ухаживала за ранеными в госпитале святой Елизаветы. Хотела было пойти в сестры милосердия, но не смогла расстаться с племянниками, слишком была привязана к ним. Потом одна за другой случились две революции, и нормальная жизнь кончилась.

Ванечку убили на улице пьяные дезертиры. Те самые солдаты, для которых она вязала носки и собирала посылки с теплыми вещами, галетами и шоколадом. Они просто разорвали его, как дикие звери, за то, что у него были хорошее пальто и чистый белый воротничок.

Увидев то, что от него осталось, Лидия Антоновна хотела умереть, но потом поняла, что не имеет на это права: она должна была спасти Лику, свою невестку, и племянников. Ванечка всегда повторял: «Лика неприспособлена к жизни», и Лика поверила в это. Оставшись без мужа, она совершенно растерялась, завела знакомство с какими-то странными людьми, то ли теософами, то ли анархистами. Лидия Антоновна быстро взяла управление на себя, собрала что-то из вещей и повезла всех на Украину – Лику, племянников, горничную Настю и кухарку Федосью. Поезд был набит битком, чьи-то ноги свисали с третьей полки, кто-то спал под скамьей. Но через несколько часов поезд остановился, и пришлось пересаживаться на другой, еще более набитый. Племянник Юрочка, младший, спал во время пересадки, его пришлось нести, и чемоданы тоже. Лика, наконец, сумела забыть, что она совершенно не приспособлена к жизни, и помогала как могла. Настя тоже вела себя прилично, а Федосья принципиально отказывалась что-нибудь нести, повторяя: «Что я вам, ломовиком нанялася?»