Наталья Александрова - Закат на Босфоре

Однако при следующей пересадке, в еще более набитый поезд, она все-таки взяла один чемодан… Правда, после этого ни Федосьи, ни чемодана Лидия Антоновна больше не видела.

На одной из станций Лидия Антоновна пошла за кипятком. Сойдя с перрона, торопливо шла среди грязной озлобленной толпы, завернула за угол и вдруг столкнулась нос к носу с огромным небритым мужиком, в котором узнала петербургского дворника из Ванечкиного дома – Селивана. Увидев знакомое лицо, она глупо обрадовалась, окликнула Селивана и спросила его про кипяток. Селиван вдруг нехорошо заулыбался и пошел на нее, хриплым злорадным голосом говоря:

– Кипяточку тебе, барыня Лидия Антоновна? Отпила ты свой кипяточек! Убегаешь, барыня? Далеко-то не убегешь! Попили нашей кровушки-то, да вышло время, теперича наш черед! Под поезд тебя, барынька, надобно спущать, под самые колеса!

Лидия Антоновна хотела спросить Селивана, когда же это она пила его кровь, – тогда ли, когда дарила его детям сласти к Пасхе и к Рождеству, или тогда, когда помогла отстоять от призыва хворого Прошку, старшего Селиванова сына… Но слова застряли в горле, и она только в ужасе отступала перед этим надвигающимся на нее грязным и небритым воплощением народного гнева… А потом она потеряла сознание от страха, голода и усталости и рухнула как подкошенная на грязный пол.

Придя в себя от холода, она увидела рядом какую-то сердобольную старуху, которая помогла ей подняться и доковылять до перрона. За время ее беспамятства поезд с родными ушел, обморок оказался первым знаком начавшегося у нее сыпного тифа. Та же старуха кое-как доволокла ее, больную, до своей лачуги, не дала умереть. Выздоровев, Лидия Антоновна пробралась на Украину в поисках своих. Много позже, в Одессе, ей удалось найти одну только Настю. Грубо накрашенная, вульгарно одетая, девушка проводила свои дни среди французских моряков. Увидев Лидию Антоновну, она горько разрыдалась. Рассказала, как чудом прорвались они на юг, как едва не расстрелял Лику страшный комиссар на пограничной станции, как напали на поезд какие-то бандиты и тут уже окончательно потеряла она «барыню Елену Андреевну с мальчиками».

Лидия Антоновна повсюду искала Лику с племянниками, но следы их затерялись. Кто-то говорил ей, будто видели их на пароходе, уходившем в девятнадцатом году из Одессы в Константинополь, кто-то, пряча глаза, рассказывал, что погибли они во время махновского налета на Екатеринослав…

Лидия Антоновна ничему не верила, но поплыла на пароходе в Константинополь в слабой надежде встретить там своих. Здесь пригодилось ей умение играть на фортепьяно, только уроками она и жила. Здесь же вместо невестки и племянников снова повстречала она Настю, и добрая девушка помогла с работой… Но о Елене Андреевне и ее детях никто ничего не знал.

Перед синематографом «Парадиз» курил молодой турок. Взглянув на подошедших, он печально вздохнул и отвел глаза. Горецкий со спутниками вошли в темный зал. Навстречу посетителям вышел сутулый старик-билетер, собираясь проводить их на свободные места. Керим вполголоса затараторил по-турецки. Горецкий сунул в протянутую ладонь старика тускло сверкнувшую монету, и тот, пробормотав слова благодарности, отступил во мрак.

Борис, пригнувшись, чтобы не мешать зрителям, двинулся по направлению к экрану, на котором темноглазая дива, заламывая руки, клялась в любви усатому господину в генеральском мундире несуществующей армии.

Тапер с невыносимым темпераментом терзал полуживое фортепьяно. Подойдя к музыканту почти вплотную, Борис увидел в темноте зала стриженый мужской затылок, белый стоячий воротничок над воротом потертого сюртука и вернулся назад, вполголоса бросив Горецкому:

– Опять не то!

В их списке оставалось еще шесть синематографов. Следующим на очереди значился «Палладиум».

Лидия Антоновна скосила глаза на экран. Старый банкир прижимал руки к сердцу, бурно переживая одновременно измену молодой жены и утрату миллиона франков. Выдав подходящий музыкальный пассаж, пианистка беспокойно оглянулась. Сзади, из темноты зала, к ней бесшумно приближался какой-то еле различимый во мраке человек.

Вспомнив вчерашний вечер и шаги неизвестного преследователя у себя за спиной, женщина всерьез забеспокоилась. Но, взяв себя в руки, она решила, что ее скромная особа вряд ли может заинтересовать маниака-убийцу, а об убийстве из корыстных соображений в данном случае смешно даже думать. Вот потерять работу она никак не может, а поэтому нужно забыть о глупых страхах, считать, что вчерашние шаги ночью на улице ей просто послышались, и внимательнее следить за экраном.

Банкир на экране уже держал в руке огромный бутафорский пистолет, видимо, замышляя самоубийство. Лидия Антоновна с новой силой опустила руки на клавиатуру, как вдруг к ее плечу прикоснулась мужская рука.

Лидия Антоновна вздрогнула и даже сбилась с темпа.

– Вы – Лидия Антоновна Дурново? – вполголоса, склонившись к пианистке, спросил по-русски мужчина средних лет в ладном английском френче без погон. – Не беспокойтесь, моя фамилия – Горецкий, я хотел бы поговорить с вами.

– Подождите, – тихо ответила Лидия Антоновна, скосив на незнакомца глаза и не прекращая игры, – я заканчиваю через сорок минут. Мне нельзя потерять эту работу.

– Мой молодой друг заменит вас, – сказал незнакомец и повернулся к еле различимому человеку у себя за спиной. – Борис Андреевич, выдержите сорок минут?

– Постараюсь, – молодой человек лет тридцати подсел к роялю. – Лет десять к инструменту не подходил…

Однако он довольно бойко подхватил мелодию, которую исполняла пианистка.

Лидия Антоновна с некоторым сомнением покосилась на своего преемника, однако подумала, что для здешней публики и такой тапер сойдет, и пошла к выходу вслед за Горецким: этот господин неизвестно почему внушал ей доверие.

Борис очень давно не играл, руки совершенно забыли инструмент. Вспоминая отрывки когда-то любимых мелодий, он исполнял их с молодой энергией и задором, не всегда соответствовавшим событиям, разворачивающимся на экране, однако непритязательная публика относилась к этому с чисто восточным безразличием.

Отмучившись минут двадцать, Ордынцев подумал, что как-нибудь дотянет до конца сеанса, но пилить дрова ему было бы не в пример легче.

В это время за спиной у него послышались крадущиеся шаги.