Андрей Воронин - Рукопись Платона

Оседланные и взнузданные лошади стояли в стороне, пощипывая траву и листья. Порой какая-нибудь из них начинала, звеня уздечкой, отчаянно мотать головой в безуспешной попытке разогнать мошкару. Повсюду, куда ни глянь, тускло поблескивало оружие; бородатый Ерема, поджав под себя ноги, от безделья строгал палашом толстую березовую ветку. Приглядевшись, Хрунов увидел, что тот мастерит топорище, и поинтересовался, на кой дьявол оно ему понадобилось.

— А так, — не прерывая своего занятия, пожал плечами бородач, — скуки ради. Ну и, опять же, привычка. А чего еще делать-то? Ложку бы вырезать, так инструмент уж больно несподручный.

Инструмент и впрямь был несподручный: тяжелый прямой палаш с закругленным концом менее всего подходил для резьбы по дереву.

Глупое, совершенно бесполезное и ненужное дело, которым занимался Ерема, неожиданно вызвало в душе Хрунова прилив бешенства. Ему захотелось поддать недоделанное топорище ногой, чтобы оно, кувыркаясь, улетело в кусты, а после съездить Ереме по уху кулаком, а лучше все тем же сапогом, да так, чтобы мозги через другое ухо вылетели. Нашел себе развлечение, болван...

Он вынул из кармана венгерки затушенную сигарку, издающую отвратительный запах, резким движением сунул ее в зубы и только отыскал в другом кармане спички, как со стороны дороги долетел приглушенный тяжелый топот лошадиных копыт, гром колес и мерное поскрипывание рессор.

Хрунов быстро вернул сигарку в карман и сделал знак своим людям. Через минуту все уже были в седлах и стояли на заранее обозначенных местах, напоминая охотников, притаившихся в ожидании зверя.

И зверь появился.

Запряженная парой кровных рысаков карета с княжеским гербом на дверце, гремя и тускло поблескивая лакированными боками, выскочила из-за поворота и устремилась к мосту. Кучер в шитой золотом ливрее сидел на козлах, взмахивая кнутом и крича на лошадей страшным голосом. Лошади задирали точеные головы, раздували ноздри и скалили зубы, выбивая копытами частую барабанную дробь. Видно было, что княжна торопится, не желая ехать через лес в темноте; видно было также, что она чувствует себя полновластной хозяйкой округи и ничего не боится, поскольку при ней не было не только охраны, но даже лакея на запятках. Что ж, один раз ей повезло перехитрить поручика Хрунова, но теперь пробил час расплаты. Хрунов долго ждал этого дня и теперь, когда долгожданная минута приблизилась, вдруг ощутил спокойную уверенность в том, что все пройдет именно так, как было задумано. Проклятая девчонка сперва заплатит выкуп за свою драгоценную шкуру, а потом, разумеется, умрет, и только от нее будет зависеть, какою смертью.

Он тронул шпорами бока жеребца, выехал на дорогу и натянул поводья, останавливая лошадь. В результате этого маневра выезд с моста оказался перекрытым. Кучер вовремя заметил возникшее на пути кареты препятствие; прозрачные летние сумерки позволили ему разглядеть всадника и убедиться в том, что он не собирается освобождать проезд. Крича во всю глотку, кучер откинулся назад всем телом, натягивая поводья. Одновременно с этим он вцепился в рычаг тормоза; поднялась пыль скрыв карету, которая начала понемногу замедлять ход и остановилась, как и рассчитывал Хрунов, прямо на мосту, откуда некуда было деваться.

Чтобы кучер сдуру не наделал глупостей, Хрунов вынул из-за пояса пистолет и направил ему в лоб. Кучер, здоровенный детина с пшеничными усами и любовно расчесанной на пробор бородищей, уронил вожжи и растерянно приподнялся на козлах, будучи не в силах понять, что за напасть свалилась на его голову.

Из густых зарослей бузины над речкой, треща сучьями и вопя, как голодные демоны, вылетели четверо всадников. Впереди всех, неуклюже подпрыгивая на спине косматой деревенской лошаденки, скакал Ерема. Пролетев мимо кареты, он прямо на скаку сиганул с седла на козлы. В этом головоломном прыжке не было никакой нужды, но Ерема любил делать дела лихо, рисково и с изрядной долей рисовки. Кучер, который к этому моменту уже слегка оправился от испуга, храбро встретил обрушившуюся на него рычащую образину кулаками и кнутом. Оба противника обладали богатырским телосложением, и, когда они сцепились на козлах, карета закачалась, как лодка на морской волне. В такой ситуации длинный кирасирский палаш, которым был вооружен разбойник, оказался бесполезным. Обменявшись парой-тройкой увесистых тумаков, противники сцепились, как два репья, и кубарем слетели с козел. Проломив хлипкие перила, они упали с моста в мелкую воду.

Еще один разбойник ловко перескочил с седла на освободившиеся козлы, уселся там и спокойно разобрал вожжи. Двое других подъехали к карете с обеих сторон и стали, заблокировав двери. Княжна была взята в плен без единого выстрела. Хрунов, весьма довольный тем, как прошло дело, убрал пистолет за пояс и снова выудил из кармана свою недокуренную сигарку. Оглядев ее со всех сторон, атаман решил, что вонючий окурок мало соответствует торжественности случая: ему хотелось поздороваться с княжной во всем блеске. Посему он выбросил окурок и вынул из портсигара новую сигару. Он успел сунуть ее в зубы и даже запалить спичку, но раскурить сигару ему так и не удалось — помешала княжна.

Внезапно карета словно взорвалась. Только что фигурный лакированный ящик на колесах мирно стоял на мосту и изнутри не доносилось ни звука, будто там и вовсе никого не было, и вдруг... Остолбеневший Хрунов, все еще с зажженной спичкой в руке и с тонкой заграничной сигаркой в зубах, насчитал три выстрела, но они последовали друг за другом так скоро и неожиданно, что со стороны и впрямь сильно напоминали взрыв. Те, кто засел в карете (а Хрунов уже сильно сомневался, что княжна была там одна), не стали затруднять себя открыванием окон и начали пальбу прямо через стекла. Первый выстрел был произведен через переднее окошко, заслоненное снаружи широкой спиной сидевшего на козлах разбойника; сразу же вслед за тем выстрелили через правое окно кареты, а после и через левое. Три выстрела почти слились в один, зазвенело, разлетаясь вдребезги, оконное стекло, из пробитых пулями отверстий ленивыми клубами пополз синий пороховой дым. Разбойник, что сидел на козлах, и двое других, которые охраняли дверцы, грянулись о дощатый настил моста и остались лежать без движения, глядя в красное небо мертвыми глазами.

Спичка обожгла Хрунову пальцы, он выронил ее и вдруг увидел, как в переднее окошко кареты, со звоном вытолкнув наружу осколки разбитого стекла, просунулся толстый ствол с устрашающим широким раструбом на конце. Даже круглый дурак догадался бы, что будет дальше; бывший гусарский поручик Хрунов дураком не был и оттого среагировал даже раньше, чем ошеломленный мозг успел предупредить его о стремительном приближении бесславного конца. Обрывки издевательски любезной речи, сочиненной им заранее для встречи с княжной Вязмитиновой, все еще беспорядочно крутились среди серого хаоса, заполонившего его ум, а натренированное с детства тело уже начало действовать: Хрунов сдавил коленями бока своего жеребца и дал ему шпоры, одновременно до отказа натянув поводья. Конь с протестующим ржанием поднялся на дыбы в тот самый миг, когда выпалил старинный мушкетон, выбросив из ствола целое облако дыма.