А. Веста - Доля ангелов

«Друг мой неведомый, дальний и бесконечно близкий!

Я отдаю на твой суд исповедь закоренелого праведника, принесшего в мир больше зла, чем убийца и насильник. В этой страшной сказке – слепок времени, в котором мне довелось жить и любить.

Свою драгоценную реликвию я отдаю тебе, именно тебе, и в этом не просто моя воля, но и перст судьбы, вверяющий тебе тайный ключ от истории мира...»

Уф! Я перевел дух. Пожалуй, слишком напыщенно для крепкой «завязки», но в целом весьма впечатляюще, особенно про «закоренелого праведника». И предвкушая почти любовное свидание, я погрузился в чтение.

«Долгое время я был уверен, что моя мать – старая цирковая тигрица, ибо ее теплый, костлявый бок и шершавый язык остались в моей памяти, а вместо повивальной бабки мое появление на свет приветствовал циркач в цилиндре и черном фраке.

Цирковые «рождаются в опилках». Я выпал на арену из летающего сундука уже семилетним, одетым в аккуратное пальтишко, штанишки на помочах, чулки и тяжелые осенние башмаки. Под плеск аплодисментов меня обнесли вокруг арены. Черный стриженый пудель танцевал на задних лапах, колючие блестки конфетти и белые голубиные перья сыпались мне на лицо. О небесах, с которых упал мой волшебный сундук, я, как и положено, ничего не помнил. В силу какого-то глубокого испуга, я потерял дар речи, хотя прекрасно слышал и все понимал. За гранью памяти все еще брезжили глухие и сокровенные тени, там жила загадка моего рождения и тайна моего молчания.

Все это случилось осенью печально известного 1937 года. Во имя смутных опасений и предосторожностей, а, может быть, во исполнение обряда огненного крещения, всю мою одежду сожгли в первую же ночь.

«Тебя мне подарили звезды», – объяснял мое появление из чрева летающего сундука мой учитель, и я представлял волшебные красные звезды, похожие на людей, раскинувших руки и ноги: материнские знаки моей страны.

Вероятно, вследствие межпланетных перегрузок, в первую же ночь я едва не умер от мозговой горячки. Я метался в липком жару. Сквозь адский гомон и хрустальный звон до меня доносилось унылое пение, прерываемое гортанным голосом с сильным акцентом:

– Тайбеле, маленький Тайбеле, белый голубок в стране черных воронов. Я возьму тебя с собой, в далекое странствие по этой грустной планете...

Это обещание было исполнено. На следующий день цирк погасил гирлянды разноцветных лампочек, свернул свои шатры и дырявые полотнища и исчез из старинного парка.

С этой ночи моим отцом стал Вольф Кинг! Сам Кинг, фокусник и гипнотизер, медиум, вопрошающий прошлое, ясновидец, читающий будущее, как утреннюю газету за чашкой кофе. В то время уже гремели имена таких артистов, как Вольф Мессинг и гипнотизер Орнальдо. Кинг таился в тени их славы, хотя его дарование было столь же сильным и глубоким.

Моим домом стала арена, а семьей – святой и грешный цирковой народ: спившийся клоун-буфф, престарелая клоунесса в школьных бантах, силовой жонглер, девушка-змея, человек-ядро и «говорящая собака». Смертельный номер «Из пушки на Луну» исполнял отважный лилипут Карлен, недаром его имя расшифровывалось героически: Красная армия Ленина. Его крошечным тельцем, как ядром, заряжали огромную пушку и отправляли в полет.

Юная страна задыхалась во враждебным кольце, но именно ей был открыт путь в небо, откуда был изгнан бородатый библейский старец, сидящий на облачке. Мы бредили далекими мирами и вселенским коммунизмом. Красноармейцы дальневосточного округа штудировали глобус Луны, точно собирались занимать там позиции, а красноватый Марс представлялся новой советской республикой. Рядом с живыми «колесами Осоавиахима», «полетами на Марс» и «лампочкой Ильича», беспричинно возгорающейся в правой руке Карлена, наш аттракцион казался средневековым колдовством, но почему-то особенно трогал зрителей. Погруженный в каталепсию, я лежал затылком и пятками на хрупких, качающихся предметах, вроде пирамидки из бокалов или воткнутых в пол шпаг. Меня пилили на части, прятали в зеркальном ящике и обращали в ревущего тигра. За три года я вырос в гибкого, смышленого циркового подростка. Но мой главный «рост» оставался тайным для зрителей. Я был по-прежнему нем, но Кинг «слышал» мои мысли, и я научился «разговаривать» с ним совершенно беззвучно, исполняя его приказы и тайные подсказки во время выступлений. Невзирая на особую диету из грубой овсянки, меда и чайной ложки красного вина, как известно задерживающего рост, к десяти годам я вымахал в плечистого крепыша, и вскоре цирковой реквизит отказался выдерживать меня. Тогда мой учитель решился посвятить меня в более высокий сан.

Я заучивал наизусть страницы газет, мог читать стихи в обратном порядке и воспроизводить в уме сложнейшие формулы и вычисления. Силой взгляда я катал каплю ртути и сдвигал пустой спичечный коробок. Я повторял «чудо» Николы Тесла с горящей лампочкой в поднятой руке, но без скрытого в подставке высокочастотного генератора, который использовал в своем номере Карлен.

Я всем сердцем обожал своего учителя, которого восторженно считал своим отцом, не вдаваясь в подробности явного несходства генотипа. Я был ярким, северным блондином, а мой патрон напоминал иссохшего колдуна из восточной сказки. «Связался черт с младенцем», – читал я мысли людей, видевших нас рядом. У Кинга были черные с проседью волосы, крючковатый нос и узкое смуглое лицо с заостренным подбородком.

Как у всякого прирожденного гипнотизера его глаза мерцали в центре зрачка. В стране ликующего коллективизма он сохранял печать избранности и отрешенного одиночества. Пользуясь тем, что я слышу его беззвучные монологи, Вольф говорил со мной, как со взрослым, готовя к посвящению:

– Следующим твоим шагом будет ясновидение, ты научишься читать запечатанные письма, ты сможешь проходить сквозь стены и материализовывать любое свое желание. В стране повального дефицита ты сможешь не просто творить чудеса, но даже помогать производству. Открою тебе один секрет. Мир облечен в Слово, как дерево в одежду из коры и листьев. Называя явление по имени, мы проявляем его из хаоса, подобно Богу, создавшему наш мир словом. Речь – признак божества, и чем выше и сложнее речь, тем более высокий мир мы создаем. Наш мир есть воплощенное Слово, а слово есть воплощенная мысль. Твой родной русский язык ближе других к языку Бога.

Ты знаешь сказки о волшебниках? Их чудеса – это раскаленная воля, пролившаяся в наш скудный мир, как восковая капля. Но все чудесные предметы, являющиеся «оттуда», первое время очень горячи, как горяча человеческая мысль. Поэтому прямо на арене ты сможешь наладить производство теплых хлебных булок и раздавать их зрителям.