А. Веста - Звезда волхвов

Через день Квит предоставил в распоряжение Плотниковой подробные карты подземелья, снятые по его небескорыстной просьбе военными картографами, и описал устройство «вентиля», обнаруженного на нижнем горизонте.

– Этот унитазный бочок нужно взорвать. Взорвать!!! – коротко приказала Плотникова. – Уничтожить! И пусть эта седая лиса покрутится. В вашей конторе наверняка есть взрывные шашки. Я бы и сама могла достать, но боюсь замараться. Если наслежу, тебе же придется расхлебывать.

– Уже не придется. Я подал рапорт об отставке. Меня волнует другое: взрыв такой силы могут услышать с поверхности.

– Тогда в полночь, под гром салютов!

– Есть! Yes-s-s! – Квит изобразил кулаком знак скорой и несомненной победы.

– Севергин, свидание! – буркнул в форточку конвоир.

Егор вздрогнул радостно: «Алена! Она простила его и пришла!»

Торопя медлительный конвой, он почти вбежал в комнату для свиданий. За пластиковым щитком ухмылялся Порохью.

– Вы мне звонили, не отпирайтесь! – блеснул золотыми коронками немец.

– Да, я звонил. Курт, я почти вышел на след Барятинского.

– И что же? – Порохью даже подпрыгнул на стуле.

– Некоторое время он был послушником у настоятеля Свято-Покровского монастыря в Сосенцах.

– Был? Значит, это в прошлом. А где он сейчас?

– Похоже, кто-то приложил руку к его повторному исчезновению. Я знаю, что против вашего кошелька никто не устоит. Попробуйте разыскать его.

Порохью рассыпался в благодарностях, но Севергин резко остановил поток комплиментов.

– Курт, помните, вы говорили о сокровищах под монастырем? Они существуют!

– Вот как! Может быть, вы знаете, где их искать?

– Догадываюсь...

– В этом случае вы настоящий граф Монтекристо! Я готов устроить ваш побег, если возьмете в долю. Но если серьезно, то сейчас для меня важнее другое. За что вас засадили в кутузку?

– Мне предъявлено обвинение в убийстве Черносвитова. На днях меня отправляют в Москву. Если бы я мог освободиться, хотя бы часа на четыре, я бы обследовал подземелье. Там должны остаться следы Лады. А от нее нити тянутся к Касьяну Ярославовичу, и, возможно, я вышел бы на его убийцу.

– Вот что, я могу внести за вас любой денежный залог. Я приобрел выгодный тендер на ввоз табака в Россию и теперь могу позволить себе немного посорить деньгами.

– Меня «обменяют на табак»? – впервые улыбнулся Севергин.

– «Табачный митрополит», «табачный капитан» и «табачный лейтенант». Жизнь мельчает... У нынешних русских только одна проблема – желание денег. Я хорошо заплачу, и вас выпустят на несколько часов. Я видел, что на автомобиле начальника местной милиции в трех местах проржавел капот. Это заставит его быть сговорчивей.

– Нет, Курт, с Никодимычем, моим крестным, это не пройдет!

– Панин ваш крестный? Ха! Крестный Дроссельмейер? Помните этого доброго распорядителя в «Щелкунчике»? Тогда он поможет своему крестному детищу бесплатно.

– Это невозможно.

– Тогда – побег. Решено! Сегодня ночью, будьте готовы. Какой номер вашей камеры?

– Восьмой. Вы что, серьезно?

– Со всей немецкой серьезностью в кармане и русским «авосем» за пазухой.

– Ладно... Но учтите, со мной в камере сидит язычник Будимир, его тоже обвиняют в убийстве, хотя он не виноват.

– В таком случае вы уйдете вместе.

– Ладно, уговорили. Мы уйдем в самоволку до утренней поверки.

– Да уж, не подведите вашу «фею».

– Какую фею?

– Ту самую, что устроила побег Синдерелле. Хотя, если честно, эту фею я не так давно снял в местном баре.

Ранним, седеньким от росы утром Богованя вышел в монастырский сад. С весны присмотрел он этот молоденький кедр с ветвистой короной на макушке. В восемь часов по монастырскому времени старец Феодор высадит деревце на склоне Велесова холма. Этот кедр станет чем-то вроде точки в древнем пророчестве о конце обители. После исполнения «восьмого часа» предречены монастырю великие и грозные перемены. Однако с первого взгляда было ясно: с деревцем что-то неладно. Поначалу садовник решил, что кроты подрыли корни крепыша – хвоя потускнела и не ко времени тронулась желтизной. Садовник снял с плеча остро заточенный заступ, копнул пару раз, и деревце легко вышло из земли. Богованя изумленно заглянул в глинистую воронку. Там тускло светилось серебро и играло в рассветных лучах червонное золото. – Ах, вот как оно повернулось, – он достал из ямы серебряную трубку и золотую книгу. Оглянувшись по сторонам, он спрятал находку за пазуху.

Солнце безжалостно жгло, как перед грозой. Воздух над соборной площадью раскалился до сухого доменного жара, и люди с облегчением уходили в тень, где под сенью монастырских стен шла бойкая торговля товарами «радость паломника». Бумажные иконки с изображением старца Досифея, роскошно изданные фолианты с житием святого и описанием его чудес, четки из ветвей священного кедра и кремешки с холма, где молился Преподобный, торопливо перекочевывали в карманы, рюкзаки и пакеты. Лотки со святой водой манили жаждущих, тут же с мнимой стыдливостью притулились пивные ларьки, обклеенные прельстительными картинками. На разливистый благовест тянулась к обители местная молодежь – девушки в джинсах, с сигаретками в лакированных коготках, и молодые люди с мутными взорами и не проходящей пивной икотой. Они впервые пришли в монастырь и, тушуясь непривычной святости места, избегали поодиночке выходить на открытое пространство площади. Под стенами монастыря в березовой рощице табунились неформалы в цепях, булавках и стайлингах а ля Антихрист, со стороны похожих на взрыв сверхновой звезды. Даже эти дерзкие пасынки антикультуры не желали оставаться в стороне от торжества и открытия долгожданной тайны – завещания Досифея.

Знойный воздух дрожал от колокольного звона. Под пение колоколов на белые плиты соборной площади десантировались господа устроители. Высадив «тело», очередной «катафалк» бесшумно отъезжал в арку, давая место следующему. Первым на стогна града выплыл владыка Валерий, похожий на фиолетового библейского Левиафана, проглотившего пророка Иону и три дня удерживающего его во чреве. Что удерживал во чреве владыка, не догадывался никто из сомлевшей толпы на площади. Величественно благословляя паству, он двинулся к приготовленной трибуне.

Ступенчатое возвышение, похожее на мавзолей, было обито голубым штофом и украшено золотыми шестиконечными звездами.