А. Веста - Язычник

Парк искрился и играл огнями. Ковры устилали не только ступени дворца, но и заснеженные аллеи.

Нижний этаж сиял богемским хрусталем и пламенем живых свечей. Нарядные дамы и кавалеры окружали возвышение, напоминающее трон. Диона была в глухом траурном платье. Прошло сорок дней со смерти Вараксина, и в своей «протокольной» печали она была смиренна и иконно красива.

В этот рождественский сочельник в Шаховском гостило дворянское собрание. Великосветский бал был вновь отменно поставлен Абадором. С балкона грянула бравурная музыка, и девушки в белоснежных кисейных платьицах закружились в объятиях строгих кавалеров в черных фраках. К ним вразнобой присоединились присутствующие. Абадор кивком напомаженной головы пригласил Диону, и все расступились, давая место этой грациозной паре. Он кружил ее, почти не касаясь изумительно тонкой талии, почтительно склонив прилизанную голову и притушив всегдашнюю полупрезрительную улыбку. Он как бы извинялся, что прикасается к ней, что здесь нет и быть не может пары достойной ее.

Из присутствующих мало кто умел танцевать великосветские танцы, и благородный вальс вскоре перешел в нестройный галоп. Наплясавшись, гости перешли в «ампирную» залу с золоченой лепниной. С расписных потолков на неслыханное пиршество внизу с вожделением взирали тучные нимфы и бородатые сатиры. Всеобщее воодушевление переместилось к батареям хрустальных штофов, и мортир, заряженных шампанским, к столам, ломящимся от истинно русских закусок: расстегаям с вязигой, зубастым осетрам и сочным поросятам с бумажными розочками в ушах. В ледяных, подсвеченных изнутри вазах-корабликах алела красная икра.

В потолок ударили пробки от шампанского. Хор на балконе грянул «Многая лета…» и «Боже, Царя храни». И тут среди гостей я увидел Лину. За эти годы она многое сделала со своим лицом и волосами, всеми силами изгоняя признаки породы. Теперь она была яркой блондинкой голливудского стандарта. Радужку глаз расцвечивали голубые линзы. Накачанный силиконом бюст грозил порвать одно из эксклюзивных изделий «Артишока». Во всем ее вызывающем облике не осталось ни одной естественной черты.

Около полуночи ряженые гвардейцы принялись палить из пушек. С верхних этажей дворца брызнули стекла. Я торопливо покинул бал вслед за Линой. Она от чего-то нервничала, покусывала лакированные ногти и вскоре в сопровождении охраны отбыла в Петербург.

После смерти Рубена Яковлевича статус Лины вырос. Полвзвода охраны на черных джипах сопровождали ее. Я видел сквозь заснеженный кустарник, как она садилась в машину. В руках она сжимала плоский сверток. Кавалькада, мигая разноцветными фарами, двинулась в направлении города. Прикинув неспешное движение кортежа по обмороженному шоссе, я решил догнать Лину на въезде в город. В мозгу все еще оглушительно ревел хор, кружил хоровод беснующихся масок, и над всем этим плыл печальный, отрешенный взгляд Дионы.

В первом часу ночи Лина, как снежная королева, пронеслась по Невскому и, покружив по набережным, наконец, свернула в переулок, в котором располагалось агентство «Артишок». Она отпустила охрану, оставив только одну машину.

Агентство было погружено во мрак, лишь в вестибюле тускло светились настенные бра. Лина, держа сверток, скрылась в дверях, и вскоре в ее кабинете на третьем этаже вспыхнул свет. Она вышла минут через десять уже без свертка. Хлопнула дверцей и стремительно снялась с места. Я не успел развернуться в узком проулке и потерял ее из виду. Ночная охота не удалась. Я медленно двинулся к набережной Мойки, но едва ли успел отъехать с десяток метров. Что-то крупное, пятнистое, как большая кошка, стукнуло в боковое стекло, соскользнуло на тротуар и скатилось под колеса. Распахнув дверь, я выпрыгнул на обочину, помогая подняться пожилому джентльмену в экстравагантном леопардовом пальто. На меня счастливо-бестолковыми глазами смотрел Павел Соломонович.

– Вау! Ты? Здесь? Это просто подарок судьбы! – пробормотал он.

– Я не помял вас? Вы прыгнули из темноты как барс, я едва успел затормозить. Простите великодушно…

Я помог Павлу Соломоновичу отряхнуться. Половина его шубы вымокла в снежной каше, уже потерявшей свою девственную чистоту.

– Нет-нет, не надо извиняться. Я сам виноват. Ну, давай же отметим мое чудесное спасение: любой ресторан, меню на твой выбор.

– Ничего не выйдет, я на редакционном задании и только что упустил госпожу Ляховицкую, кстати, по вашей вине! Где теперь ее искать?

– Ну, мы же с тобой союзники.

– Как Сталин и Черчилль?

– Хо-хо, ну и шутка! Я догадываюсь, куда она рванула. Скорее в машину…

И Павел Соломонович, подкинув фалды, запрыгнул на переднее сиденье.

– Ты получишь первосортный материал из жизни «хозяев жизни»!

– Да… Но, как папарацци, я, пожалуй, не состоялся: забыл свой фотоаппарат.

– Ерунда. Сейчас я на минутку вернусь в агентство и вооружусь шпионской техникой. Стреляет без вспышки.

Через полчаса мы затормозили у мрачного полуподвала. Трудно поверить, что несколько минут назад сюда вошла сногсшибательная дама, хозяйка крупнейшего модельного агентства.

– Деньги-то хоть у вас с собой? – деловито осведомился Павел Соломонович, – вход стоит пятьсот. За двоих – тысяча.

– Рублей?

– Баксов, милый друг, баксов!

Я выложил из карманов завалявшуюся пачку, недоданную Глинову промозглым осенним вечером.

– Ого! Да здесь хватит на ложу первого яруса…

Мы прошли сквозь строй накачанных молодцов в пиратских банданах и черных майках.

– Это закрытый клуб «Гладиатор». Очень дорого, экстравагантно!

За дощатой загородкой, изображавшей VIP-ложу, я заметил Лину. Она была бледна и напряжена. Лысый рефери щелкнул бичом:

– Господа, приберегите ваши эмоции! На нашем помосте не знающий поражений Стек и бешеный убийца Варлок!

Молодцы в банданах выволокли на ринг сипящих от ярости чудовищ: рыжего питбуля, скрученного из жил и толстых мышц, и огромного неповоротливого метиса с измазанным зеленкой бритым черепом. Угрожающе рыкая, псы закружили по рингу, примериваясь к схватке, неуклюже, как вараны, переставляя лапы. Через мгновение они сцепились в ревущий шар. Кровь, пена и клоки шкур долетали до первых рядов. Более рослый метис быстро подмял под себя рыжего бестию, но Стек успел мертвой хваткой вцепиться в горло метиса.

Схватка оказалась чересчур короткой, и зрители разочарованно завыли, засвистели. Заголив на коленях «бальное» платье, Лина выкрикивала ругательства.

Бойцы, не в силах расцепиться, барахтались в луже густой дымящейся крови. Метис хрипел, его единственный уцелевший глаз подернулся смертной пеленой.

Собак уволокли вместе с ковром и сцену наскоро переоборудовали. На помост вывалили блестящую мокрую грязь с запахом сырой нефти.