А. Веста - Язычник

– Правда, она немного вислозада и нервозна. Рыжему она чуть ухо не отгрызла. Словом, сущая ведьма! Но это единственный шанс продолжить английскую линию… не пускать же под него собственных дочек…

– Чьих дочек?!

– Ах, я, кажется, забыл вам представить вашего коня. Его зовут Президент. Его имя выгравировано даже на подковах. И, знаете, это прибавило ему резвости…

– Меня не интересует коневодство: «зажеребляемость – выжеребляемость». Простите, не вижу никакой поэзии.

– И все же я советую вам подумать. Вы – прирожденный ученый, и счастье ученого – не деньги или политика, а его наука, исследования, открытия. Деньги и политический климат вам обеспечит скромный, незаметный Абадор. Я предлагаю вам работу в крупнейшем международном концерне «Центр Жизни». Представьте себе огромную лабораторию, сотни помощников, грандиозные планы по…

Дотоле мерно трусивший «прусский дракон» внезапно задрал морду и с победным ржанием рванул с места. Подпруга Абадора оказалась плохо закреплена, и он легко перевернулся вниз головой. Нога его застряла в стремени, и он, как цирковой вольтижер, повис под брюхом коня. Проскакав немного, конь смиренно остановился.

– Вы в порядке, Абадор?

– Никогда не знаешь, что на уме у этой скотины.

– Да, такой бросок неразумного четвероногого трудно предусмотреть или срежиссировать. Вы не боитесь, что и мы начнем брыкаться, господин режиссер?

– Идите к ляду, Паганус, я едва жив остался.

После бала жизнь в Шаховском замерла, но за пеленой однообразных дней сквозило ожидание, предвестие перемен. Широкий пруд расчистили под каток, и Лера в компании с Котобрысовым каталась на коньках по ровному синеватому льду.

Прошел январь и пустой сумрачный февраль. Одуревший от скуки, я целыми днями слонялся по имению, сутками спал или просто валялся во флигеле. Все, чем жила моя душа, было заброшено. Бесконечная зима умертвила мою память и мечты. Я остался в имении ради Денис, но виделся с ней редко и случайно. Мне не хватало ее теплого голоса, ее наивной, но неотразимо женственной игры, ее сочувствия и доброты. Я шатался по окрестностям, не сознаваясь самому себе, что ищу именно ее.

В тот день я брел по лесу наугад, выбирая сугробы поглубже. По небу ползли пушистые серые тучи, почти задевая верхушки деревьев. Клокастый снег облепил деревья, и по ветвям вились фантастические снежные змейки, как белые флаги зимней капитуляции.

Я не мог заблудиться, но специально выдумывал эту игру, петляя и путая следы, и, вместо того, чтобы возвращаться по собственному следу, все шел и шел в глубину леса.

Березовую рощу прочертили полозья саней и крупный намет конских копыт. Я пошел по следам. Вскоре ноздрей коснулся горький березовый дым.

На заснеженной поляне золотился «пряничный» охотничий домик. Я и не знал о его существовании. У крыльца пританцовывал Президент, запряженный в легкие изящные санки. Сквозь синий сумрак золотилось плачущее от жара оконце. Морозные перья на стекле расступились, образовав влажную, переливающуюся огнями полынью: внутри избушки горели свечи и играло пламя камина. На подкосившихся ногах я шагнул к окну, и прежде чем плеснуло в глаза млечной белизной, я уже догадался, что сейчас увижу ее. Мертвея, я все же заглянул в отекающий слезами родник. На лежанке, заваленной пушистыми шкурами, спиной ко мне извивалось обнаженное женское тело. Темные, развитые по спине пряди подрагивали от жадных, торопливых движений. Я зачарованно смотрел на змеиный танец ее волос, на невероятно тонкую талию и бесстыдно расплющенный зад. Лица мужчины, навзничь лежащего на шкурах, не было видно. Все тело его покрывала лохматая шерсть. Почуяв что-то, женщина замерла и обернулась к окну. На лице ее застыла злая торжествующая улыбка и животное блаженство. Это была она, ночная дьяволица, взмокшая от бешеной скачки.

Меня словно отшвырнуло от окна, я наобум ушел в непролазную чащу и долго катался в сугробе, выл, тер колючим снегом растерзанное, горящее тело.

Раздавленный ненавистью к ней, я заперся во флигеле. В имении меня удерживала только возможность расквитаться с Линой. Ляга изредка «телеграфировал» последние новости. Лина вновь отбыла из Петербурга. По отрывочным сведениям, она путешествовала по Европе, мелькая то во Франции, то в Швейцарии. Но рано или поздно она появится в Шаховском…

Спустя несколько дней, Денис дважды звонила мне. Я представил, как она, скромно потупившись, ожидает меня в оранжерее у искусственного водопада, как среди ирисов и араукарий белеет ее наряд. Фантастический зимний сад раскинулся под хрустальной крышей дворца. Я слышал ее голос, такой глубокий, женственный, от его низких вибраций занималось сердце. Но я не пошел. Какое мне дело до нее, пусть притворяется святошей днем, а ночами рыщет блудницей, «одетой в пурпур». Она измучила меня своей ложью.

И все же она неуловимо напоминала Наю и, ненавидя, я по-прежнему подло ее хотел. Я был отравлен ею, и падшая часть моего естества мечтала оказаться на месте Абадора.

На исходе зимы Лера затосковала. Ее душевное здоровье ухудшилось. Она была единственной человеческой душой, которая по-настоящему грустила о Вараксине.

Стояла тоскливая серая оттепель. Уже к середине марта весь снег растаял. В лесу обнажились бугры и плешины. Из парка тянуло сыростью.

Чтобы немного развлечь скучающего ребенка, Абадор сделал Лере подарок: великолепные лыжи с высокими ботинками и палками, расписанными героями комиксов. Теперь Лера с утра до ночи ныла:

– Хочу на лыжах, хочу на лыжах.

Прошло еще несколько серых влажных дней. Лера отказалась принимать пищу и вставать с постели. Денис объявила о поездке на горнолыжный курорт, и все засуетились, засобирались, но больше всех был обрадован Абадор.

– В Куршавель, в Куршавель. Это шикарное, веселое и совершенно русское место. Уступы Куршавеля – словно финансовый термометр. Чем ближе к вершинам Альп, тем дороже. Там наверху – только высшее общество.

– Так ваш «крышавель» не градусник, а, скорее, сепаратор, – острил Котобрысов.

– Демид, я прошу вас поехать с нами. Мне будет спокойнее, если вы будете рядом, – прошептала Денис, когда мы случайно остались одни.

– Конечно, госпожа! – Я почти спокойно поцеловал ее холодную, душистую руку.

Скалистые вершины Альп, серебристые, прозрачные, как миражи, взлетали в синее весеннее небо. Заснеженные склоны, отполированные лыжами, зеркально сияли на яростном мартовском солнце. Высокие пирамидальные ели вереницами сбегали по склонам. Пронзительно-свежий воздух бодрил и радовал неведомыми ожиданиями. Все вокруг искрилось снежной пыльцой и наивно радовалось жизни. Я всегда считал себя глубоким патриотом, но окрестности Куршавеля были безжалостно хороши.