А. Веста - Язычник

Нарядные толпы веселых, ярко одетых людей стекали по склонам вниз, чтобы вновь торопливо облепить фуникулеры и еще раз испытать озорную радость спуска. Солнце припекало так, что завсегдатаи курорта, похожие на бронзовые статуи олимпийских богов, катались среди заснеженных елей в плавках и бикини.

Вдоль спуска, словно вклеенные в склон, теснились кафе и ресторанчики альпийской кухни, бары и круглосуточные дискотеки. Скрип снега, смех, скрипка и аккордеон – музыка Куршавеля.

На открытой террасе пели и играли два очаровательных старика. Абадор объяснил мне, что эти альпийские долгожители поют в Куршавеле еще с тех пор, когда сюда слеталась большевистская элита после очередного заграничного съезда.

После дюжины падений и неуклюжих, но стремительных спусков, я с наслаждением пил горячий глинтвейн на террасе, подставив лицо жаркому солнцу. Вокруг террасы в разных направлениях катались шустрые румяные дети с родителями и тренерами. Затянутые в яркие комбинезоны, шлемы и лыжные сапожки, все они были очаровательны и забавны. Хотелось думать, что так же хорошо и весело в этот день и всему остальному человечеству. Один день пребывания в самом высоком Куршавеле, всего их было четыре, стоил баснословных денег. Прижимистые европейцы размещались пониже.

Котобрысов, обвязанный ярким шарфиком с помпонами, учил Леру спускаться с горы.

Легкая фигурка в серебристом лыжном костюме летела по склону, успевая ловко огибать случайные препятствия. Лицо лыжницы было спрятано под сверкающим щитком. Я отчего-то решил, что это Диона, и с дурацкой улыбкой помахал ей рукой. Это были минуты безмятежного счастья, покоя и сытости. Заслужил ли я их? Не знаю. Но это был последний спокойный и почти счастливый день. В тот день я впервые оценил восторг скоростного спуска – незабываемое чувство удалого полета навстречу горному ветру. Он обнимает, обжимает тело, свистит в ушах, и все вокруг уносится вспять, а тебе и страшно, и весело. Каждый вечер я получал от Ляги короткие письма по е-мейлу. Сегодня привет немного запаздывал.

– Добрый вечер, месье… – раздался голос Абадора, – уже спите? Вечер и начало ночи – самое лучшее время на всех курортах, а вы скучны, как старина Котобрысов. Кстати, вы слышали, что учудил наш шут гороховый?

Котобрысов был впервые за границей и почти сразу стал героем нескольких курортных историй. Накануне, изрядно подкрепившись прямо на лыжне, он направился в местный туалет у подножия Монте-Булье. На его беду, туалет оказался «умным». Непривычная чистота не насторожила Котобрысова. По выверенной годами и вполне здравой привычке старик взгромоздился с ногами на «очко». Электронный пол сейчас же «решил», что клиент покинул помещение. Свет погас, изо всех щелей и с потолка хлынул шампунь пополам с жавелевой водой. Котобрысов завопил благим матом и принялся дубасить в стены. На всякий случай компьютер намертво заблокировал дверь и включил сирену. Через полчаса, изрыгая хулы и проклятия «технократам», Котобрысов освободился из гигиенического плена при деликатной помощи горных спасателей и полиции.

– Я устал, Абадор. К тому же упал при спуске и, кажется, немного повредил мениск.

– «Врачу, исцелися сам…» Ну, хватит валяться, я берусь вас вылечить. Здесь недалеко. Я приглашаю…

Куршавель тонул в синих мартовских сумерках. Это долгие томительные сумерки – первая примета близкой весны. Заснеженные склоны были уже пусты, и курортники усиленно разгоняли вечернюю скуку в бесчисленных барах, ресторанах и варьете. Я едва успевал прихрамывать за Абадором, мы миновали две горбатые улочки, а до обещанного излечения было еще далеко. Снег уже начал оседать, курорт заканчивал сезон. Промозглый ветер пах оттаявшей хвоей и сырой землей.

Мы оказались «на задах» городка. Низкое, неприметное строение вросло одним боком в склон, но у ограды выстроилась вереница дорогих машин. Абадор открыл дверь с глазком в виде сердечка. Однако у этой халупы была своя тайная жизнь: маленький окуляр на гибкой ножке указывал, что «альпийская нищенка» оборудована электронными средствами охраны и вовсе не та, за кого себя выдает. Мы миновали длинный коридор и очутились в широком предбаннике, отделанном изразцами. Самшитовые щиты прикрывали скамьи и лежанки из розоватого мрамора. Аромат здесь стоял одуряющий, почти наркотический. За стеной ныла турецкая зурна или флейта.

– Подождите здесь, – бросил Абадор и исчез.

Я несколько минут вдыхал сладкий, сдобренный травами «кумар». Из боковой дверцы выскользнули два полуголых мулата. Испарина покрывала их крупной зернью, следом за ними просочилось облако зеленоватого пара. Низко согнувшись, прислужники поставили на пол деревянные банные туфли, и, держа наготове белый хитон, помогли мне раздеться. Почтительно расступившись, жестами пригласили войти в маленькую низкую дверь.

Блаженно после вязкой промозглой сырости оказаться в роскошной турецкой бане. Высокие мраморные уступы-лежанки спускались в округлый бассейн с розоватой, кипящей как нарзан, водой. Высокие, бурные фонтаны опадали в золотые ракушки-плескательницы. Над всем этим великолепием плавали облака благовоний.

На краю бассейна нежился Абадор. Смуглый массажист задумчиво колдовал над его спиной и ягодицами. Рожа управляющего была покрыта чем-то вроде глины.

– Что вы жметесь с краю? Присоединяйтесь! Милости прошу к нашему шалашу. Знаете, даже чопорные большевики позволяли себе изредка побаловаться лыжами в Куршавеле, а потом обязательно банька… Сегодня, дорогой Паганус, вы сможете отпустить на волю свои самые тайные и смутные желания: нежнейшая детская плоть и упругость юности, сочная зрелость и холодный опыт готовы служить вам.

– А по какому, собственно, поводу праздник?

– Как, вы ничего не знаете? Сегодня ночь Черной Луны, Божественной Дианы. Близится вешнее равноденствие. День и ночь любви. Ах, госпожа Коллонтай! Что была за женщина! Огненная вакханка, амазонка революции! Опьянев от мятежа, она написала интересное пособие по свободному сексу: «Любовь пчел трудовых». Бедняжка забыла, а может быть, будучи барынькой-белоручкой, никогда и не знала, что рабочие пчелки бесполы, зато трутни – прирожденные любовники. Ну, сама-то она была истинной царицей пчел. Ее теория «стакана воды» сегодня актуальна как никогда. Любовь так же проста и невинна, как глоток воды. И эта святая потребность должна удовлетворяться незамедлительно, без комплексов и угрызений.

– Так, по-вашему, любовь, это…

– Никакой любви в природе нет, есть только голая правда полового размножения и примазавшаяся к ней культурная ложь. Но на наше с вами счастье существует еще и наслаждение, Песнь Песней чувств, и Книга Откровений тела. Я берусь раскрыть ее перед вами, и вы быстро забудете про «любовь», вернее, худосочную, обвешанную комплексами, мечту-пустышку. Вы же пришли сюда лечиться, не так ли, доктор?