Кен Фоллетт - Ночь над водой

Он осмотрел помещение. Как будто находишься в фешенебельном багагажном вагоне – дорогие кожаные чемоданы, сундуки, все аккуратно сложено, к опорам привязаны веревки. Теперь предстояло быстро отыскать багаж Оксенфордов. Он приступил к делу.

Найти нужные вещи было непросто. На некоторых чемоданах были инициалы, на других – нет, да и лежали они друг на друге. Помещение не отапливалось, он замерз в своем халате. Гарри с трудом развязывал веревки, чтобы сдвинуть тот или иной чемодан, взглянуть повнимательнее, руки дрожали, пальцы ныли. Он работал методично, проверял все, чтобы чего-то не пропустить. Веревки приходилось потом опять завязывать. На крышках всплывали знакомые фамилии Риджуэй, Гейбон, Хартманн, Базарофф... Оксенфордов не было. Через двадцать минут он проверил каждый предмет и понял, что искать надо в соседнем отделении. Гарри тихо выругался.

Он завязал последнюю веревку и внимательно огляделся – вроде никаких следов посещения.

Теперь надо начинать все сначала. Он открыл дверь, вышел и в этот же момент услышал рядом крик:

– Черт, кто вы такой?

Гарри повернулся, рядом стоял тот офицер, которого он видел в люке, – молодой румяный парень в короткой рубашке.

Гарри испугался, но не подал виду. Вместо этого он улыбнулся, осторожно прикрыл за собой дверь, спокойно ответил:

– Гарри Ванденпост. А вы?

– Микки Финн, помощник бортинженера. Сэр, вам там нельзя находиться, я не ожидал. Извините, что выругался. Чем вы занимались?

– Искал свой чемодан. Забыл взять в салон бритву.

– Сэр, вынужден вас огорчить. Любой доступ пассажиров к проверенному багажу во время полета категорически воспрещен.

– Я не думал, что все так серьезно.

– Таковы правила. Я могу одолжить вам мою бритву.

– Спасибо, конечно, но я хотел бы взять собственную. Плевое дело, я быстро – раз, два и...

– Повторяю. Есть строгая инструкция, которую я не имею права нарушать. Вот вернется на борт капитан, спросите его, но, боюсь, ответ будет таким же.

Гарри понял, что пререкаться бесполезно, лучше подчиниться без разговоров. Он улыбнулся, подмигивая:

– Ладно, нельзя так нельзя. Будьте любезны, одолжите мне бритву.

Микки Финн провел его в кабину, затем спустился вместе с ним на нижнюю палубу. "Вот чертовское невезение сегодня, – думал Гарри. – Уже был там, оставалось, по сути, только протянуть руку... "

Микки привел его в первый отсек, дал станок, новенькое свежее лезвие, помазок и мыло. Гарри поблагодарил его. Теперь не оставалось ничего другого, кроме как бриться.

Он пошел в мужскую комнату, все еще думая о рубинах из Бирмы. В туалете был Карл Хартманн, немецкий ученый. Он стоял перед раковиной в майке, мыл лицо и шею. Гарри отложил в сторону свой мешок, где в коробочке лежала его превосходная английская бритва, быстро побрился тем, что ему дали.

– Ну и штормило ночью, – сказал он Хартманну просто так, из вежливости.

– Я был в штормах и покруче, молодой человек.

Гарри небрежно взглянул на его костлявые плечи.

Надо же, выглядит, как заморыш.

– Не сомневаюсь.

Больше практически никакой беседы не состоялось. Хартманн был неразговорчив, а Гарри слишком занят собственными мыслями.

Он вытащил из мешка новую голубую рубашку. Разворачивать новое белье, слышать, как хрустит хлопок, ощущать свежий запах ткани и ниток было одной из его маленьких слабостей. Он с удовольствием просунул руки в рукава, завязал узел на своем бордовом галстуке.

Вернувшись в отсек Гарри увидел, что шторка на кровати Маргарет все еще задернута. Он представил себе, как она спит, восхитительные волосы, раскинутые на белой подушке, и улыбнулся. Заглянув в гостиную, он обнаружил, что она снова превратилась в столовую. Стюарды раскладывали по тарелкам свежую клубнику, сметану, соки, холодное шампанское со льдом. «Ничего себе, клубника в это время года, наверное, тепличная», – подумал Гарри с вожделением.

Он поднялся на летную палубу, держа в руках чужую бритву. Микки там не было, но, к своему удивлению, он увидел еще одного члена экипажа, который сидел за большим столом с картами, производя какие-то математические вычисления в блокноте. Мужчина оторвался от стола:

– Привет. Могу чем-нибудь помочь?

– Я ищу Микки, хочу вернуть его бритву.

– Он внизу, в первом отсеке.

– Спасибо. – Гарри замялся. Надо как-то проскочить через этого парня, но как?

– Что-нибудь еще?

– Да нет, просто любуюсь палубой. Изумительно. Будто на земле, в каком-то солидном учреждении.

– Производит впечатление, правда?

– Конечно. А вам нравится летать на этих самолетах?

– Не то слово... вы знаете, я бы охотно поговорил с вами, но до взлета должен закончить тут кое-какие расчеты, извините уж, не сердитесь.

У Гарри упало настроение. Значит, он все время будет торчать здесь и пройти в багажное отделение не удастся?

– Что вы, никаких обид, я понимаю. Не буду мешать.

– Вообще-то мы очень любим разговаривать с пассажирами, встречаются такие интересные люди знаете ли. Но сейчас я, право...

– Ухожу, ухожу, – он спускался по лестнице и про себя страшно ругался.

Похоже, удача изменила ему.

Он отдал Микки бритву, вернулся в свой отсек. Маргарет все так же спала. Через гостиную он пробрался на подкрылок, полной грудью вдохнул холодный сырой воздух. Уходят сокровища, уходят, думал Гарри. Что же делать? Он смотрел в воду и видел в ней отражение сказочных ярких камней, которые сверкали бесчисленными гранями... Оставалась еще одна, последняя стоянка – Шедьяк. Гарри был готов бороться до конца.

Когда Эдди Дикен вышел из катера на берег, он впервые почувствовал враждебность экипажа. Каждый из них избегал встречаться с ним взглядом. Все они знали, насколько близко стояли недавно к пропасти из-за тяжелой ситуации с горючим. Еще бы немного – и конец. Никто точно не представлял, почему это произошло, но, так или иначе, за топливо отвечает механик, потому экипаж винил Эдди.

Должно быть, они вспомнили, что в течение всего полета он вел себя очень странно: постоянно о чем-то думал, старался напугать Тома Лютера за ужином, вошел в туалет и тут же там вдребезги разбился иллюминатор. Ясно, стали сомневаться, можно ли ему вообще дальше доверять. Он не мог их винить – их жизни прочно зависели друг от друга.

Мысль о том, что ему перестали доверять, была чудовищным ударом для Эдди. Он так гордился своей репутацией одного из самых надежных механиков компании. В довершение всего, он сам всегда очень болезненно относился к промахам других людей, особенно если их личные неприятности и проблемы мешали работе и делу. От извинений никому не легче, иногда говорил он, а теперь то же самое в полной мере относилось к нему, от этого на душе становилось совсем мерзко.