Роберт Харрис - Помпеи

И снова стиль показался Аттилию слишком цветистым для Экзомния, а почерк — слишком уж профессиональным. Да и кроме того, с чего бы Экзомний стал писать, что до него только что дошла весть о землетрясении, произошедшем семнадцать лет назад? И кто такой этот Луцилий? Корелия придвинулась поближе к Аттилию и заглянула в папирус. Инженер почувствовал аромат ее духов, дыхание девушки коснулось его щеки, а грудь прижалась к его руке.

— Ты уверена, что эти два папируса связаны с остальными? — спросил Аттилий. — Они не могут относиться к чему-то другому?

— Они все лежали в одном ларце. А что они означают?

— А ты не видела человека, который принес ларец твоему отцу?

Корелия покачала головой.

— Нет. Я только слышала его голос. Они говорили о тебе. И то, что они сказали, заставило меня отправиться к тебе. — Она придвинулась еще ближе и понизила голос. — Отец сказал, что он не хочет, чтобы ты вернулся из этой экспедиции живым.

— Да ну? — Аттилий заставил себя рассмеяться. — И что же сказал тот, второй?

— Он сказал, что это несложно устроить. Воцарилась тишина. Аттилий почувствовал прикосновение — холодные пальцы Корелии осторож-но коснулись его свежих порезов и ссадин, — а потом она положила голову ему на грудь. И на миг — впервые за три года — Аттилий позволил себе насладиться ощущением близости женского тела.

Так вот каково это — быть живым. Он уже и забыл.

Через некоторое время Корелия уснула. Аттилий осторожно, чтобы не разбудить девушку, высвободил руку. Он оставил ее спать, а сам вернулся обратно к акведуку.

Ремонтные работы достигли решающей стадии. Рабы уже закончили извлекать из туннеля битый камень и начали спускать туда кирпичи. Аттилий осторожно кивнул Бребиксу и Мусе; они стояли в сторонке и о чем-то разговаривали. При приближении Аттилия они замолчали и посмотрели туда, где осталась лежать Корелия, но инженер не счел нужным удовлетворять их любопытство.

Он был охвачен смятением. В том, что Экзомний оказался продажен, не было ничего удивительного, и с этим акварий смирился. Он предполагал, что исчезновение Экзомния объяснялось именно его бесчестностью. Но остальные документы — запись на греческом и этот отрывок из письма — представляли эту загадку в совершенно ином свете. Похоже было, что Экзомния беспокоило состояние почвы, в которой пролегала Августа — почвы, насыщенной серой, — и произошло это самое меньшее за три недели до того, как акведук оказался перекрыт. Он забеспокоился достаточно сильно, чтобы . добыть подлинные чертежи Августы и обратиться за интересующими сведениями в общественную библиотеку Помпей.

Аттилий обеспокоенно посмотрел вниз, в главный водовод. Ему вспомнилась реплика Коракса, брошенная накануне вечером еще там, в Писцине Мирабилис: «Я вот что тебе скажу: он знал эту воду, как никто иной. Он бы это предвидел», — и свой собственный ответ: «Возможно, он и вправду это предвидел. Потому и бежал». И впервые его посетило предчувствие чего-то ужасного. Аттилий не мог определить сути этого предчувствия, но вокруг происходило слишком много необычного: авария на главном водоводе, подземные толчки, источник, прямо на глазах уходящий в землю, появление серы в воде... Экзомний тоже это чувствовал.

В туннеле замерцали огни факелов.

— Муса!

— Что, акварий?

— А откуда Экзомний родом?

— С Сицилии, акварий.

— Я знаю, что с Сицилии. Откуда именно?

— Откуда-то с запада. Кажется, из Цетаны. — Муса нахмурился. — А что?

Но акварий не ответил. Он смотрел на мрачную громаду Везувия, высящуюся по другую сторону узкой, залитой лунным светом равнины.

Всю эту жаркую, душную ночь, пока они при свете факелов чинили главный водовод, Аттилий ни с кем не делился своим всевозрастающим беспокойством.

Он помогал Корвинию и Политию замешивать раствор. Загружаешь в деревянное корыто рыхлый путеоланум, выливаешь известь и добавляешь воду — совсем чуть-чуть, не больше чашки. Это первейший секрет изготовления хорошего раствора: чем суше смесь, тем она крепче. Он помогал рабам спускать корзины с готовой смесью в туннель и укладывать ее, готовя новое основание для водовода. Он помогал Бребиксу дробить ранее извлеченные из туннеля обломки и делать из них прослойки в основании — для прочности. Он помогал пилить толстые доски, которыми они обшивали стены, и волоком таскал их по мокрому цементу. Он передавал кирпичи Мусе, пока тот их укладывал. А под конец он бок о бок с Корвинием наносил верхний слой штукатурки. Это был второй секрет безупречного цемента: его следовало утрамбовывать изо всех сил, «рубить, как будто рубишь дерево», выжимать из него малейшие пузырьки воды или воздуха, способные в дальнейшем стать слабым местом.

К тому моменту, как небо над колодцем начало сереть, Аттилий понял: они сделали достаточно, чтобы вернуть Августу в строй. Конечно, потом придется отремонтировать акведук как следует. Но до тех пор, если не стрясется ничего непредвиденного, Августа выдержит. Инженер прошелся с факелом в руках до конца наскоро залатанного участка и осмотрел каждый фут. Даже если акведук снова начнет протекать, водостойкая штукатурка выдержит. К концу первого дня она затвердеет, а к концу третьего станет крепче камня.

«Только вот достаточно ли этого — быть крепче камня?..» Но Аттилий предпочел оставить эту мысль при себе.

— Раствор, который высыхает под водой, — сказал он Мусе, вернувшись обратно. — Вот это — воистину чудо!

Он пропустил остальных вперед и выбрался наружу последним. В свете наступающего дня стало видно, что они разбили лагерь на пастбище — неровном, усыпанном большими камнями, зажатом между горами. На востоке поднимались крутые скалы Апеннин, и милях в пяти-шести отсюда в утреннем свете виднелся город. Должно быть, Нола. Но не это поразило Аттилия. Он был потрясен, увидев, как близко они находились от Везувия. Гора располагалась на западе, и местность начинала повышаться всего лишь в нескольких сотнях шагов от ак-ведука — и подъем был настолько крут, что инженеру пришлось задрать голову, чтобы взглянуть на вершину горы. И теперь, когда предутренние сумерки рассеялись, на одном из склонов начали появляться серовато-белые полосы — и это было самым тревожным. Они отчетливо выделялись на фоне покрывающего склоны леса и напоминали формой наконечники стрел. Не будь сейчас август, Аттилий поклялся бы, что это снег. Остальные тоже заметили эти полосы.