Роберт Харрис - Помпеи

— Который час?

— Конец первого часа, господин.

— Резервуар открывали?

— Да, господин. Сообщили, что вода вытекла вся.

Плиний застонал и рухнул обратно на подушку.

— И похоже, господин, при этом было сделано весьма примечательное открытие.

...Рабочие двинулись в путь на полчаса позже Корелии. Обошлось без длительных прощаний. Муса с Корвинием тоже заразились страхом, охватившим рабочих, и всем им не терпелось поскорее оказаться под защитой городских стен Помпей. Даже Бребикс, бывший гладиатор, выживший в трех десятках схваток, и тот то и дело обеспокоенно поглядывал в сторону Везувия. Они убрали в туннеле и погрузили инструменты, пустые амфоры и неиспользованные кирпичи на повозки. В завершение всего двое рабов забросали землей кострища, и окрестности приобрели такой вид, словно никаких ремонтников здесь отродясь не бывало.

Аттилий стоял рядом со смотровым колодцем, скрестив руки на груди, и настороженно наблюдал за сборами. Это был самый опасный момент — ведь работа уже была завершена. Это было бы вполне в духе Амплиата: избавиться от аквария, когда он стал больше не нужен. Аттилий готов был, в случае чего, дорого продать свою жизнь.

Единственным, у кого еще имелась лошадь, был Муса. Он уселся в седло и окликнул Аттилия:

— Ты идешь?

— Нет еще. Я догоню вас попозже.

— А почему?

— Потому, что я собираюсь подняться на гору.

Муса потрясенно уставился на него:

— Зачем?!

Хороший вопрос. Потому что разгадка того, что происходит здесь, внизу, находится там. Потому что это моя работа — заботиться, чтобы вода текла бесперебойно. Потому что мне страшно.

Инженер пожал плечами:

— Из любопытства. Не волнуйся. Я не забылсвоего обещания — если тебя это беспокоит. Держи. — Он протянул Мусе свой кожаный кошелек. — Ты хорошо поработал. Купи рабочим еды и вина.

Муса заглянул в кошелек и проверил содержимое.

— Здесь многовато, акварий. Хватит даже на женщину.

Аттилий рассмеялся:

— Счастливого пути, Муса. До встречи. Увидимся в Помпеях или в Мизенах.

Муса снова бросил на него взгляд и, кажется, хотел что-то сказать, но передумал. Он развернул коня и двинулся следом за повозками. Аттилий остался один.

И снова его поразила царящая вокруг неподвижность — как будто Природа затаила дыхание. Стук тяжелых деревянных колес постепенно затих вдали, и теперь Аттилий слышал лишь неистребимый стрекот цикад да время от времени — звон колокольчика. Солнце уже поднялось довольно высоко. Акварий оглядел безлюдные окрестности, потом лег и заглянул в туннель. Жара тяжело давила на плечи. Аттилий подумал о Сабине, о Корелии, о своем мертвом сыне — и заплакал. Он даже не пытался сдержаться: он рыдал, сотрясаясь от горя, задыхаясь, судорожно хватая ртом холодный воздух туннеля, пропитанный горьковатым запахом влажной глины. Его охватило странное ощущение раздвоенности — как будто один Аттилий сейчас плакал, а второй наблюдал за ним со стороны.

Некоторое время спустя он успокоился, встал и вытер лицо подолом туники. И лишь после этого, снова взглянув вниз, уловил краем глаза отблеск отраженного света в темноте. Акварий слегка отодвинулся — так, чтобы не мешать солнечным лучам попадать в колодец, — и увидел, что пол акведука блестит. Аттилий потер глаза и посмотрел еще раз. За этот краткий промежуток времени блики сделались отчетливее и ярче; они плясали и ширились по мере того, как туннель заполнялся водой.

— Она течет! — прошептал Аттилий.

Удостоверившись, что не ошибся и что Августаснова несет людям воду, акварий подкатил тяжелую крышку к колодцу. Он медленно опустил ее и лишь в последний момент отдернул пальцы. Крышка преодолела последние несколько дюймов. Раздался глухой стук — и туннель был закрыт.

Аттилий снял путы с лошади и взобрался в седло. В дрожащем от зноя воздухе каменные вехи акведука исчезали вдали, словно скрывались под водой. Аттилий натянул поводья, повернул коня в сторону Везувия и пришпорил. Конь двинулся по тропинке, идущей в сторону горы, — сперва шагом, потом перешел на рысь.

Из Писцины Мирабилис вытекли последние остатки воды, и огромный резервуар опустел — редкостное зрелище. Последний раз его можно было наблюдать десять лет назад, когда воду спускали ради планового ремонта, чтобы убрать все, что скопилось на дне, и проверить, не появились ли трещины в стенах. Плиний внимательно слушал раба, рассказывавшего об устройстве резервуара. Его всегда интересовали технические подробности.

— И часто ли это проделывают?

— Как правило — раз в десять лет, господин.

— Так значит, скоро эту процедуру дожны были повторить?

— Да, господин.

Они стояли на ступеньках резервуара, спустившись до половины — сам Плиний, его племянник Гай, его секретарь Алексион и местный раб-смотритель, Дромон. Плиний приказал, чтобы до его прибытия никто ничего не трогал и у дверей, чтобы помешать нежелательному вторжению, была поставлена стража из моряков. Однако же слухи о находке как-то просочились наружу, и во дворе уже толпились любопытствующие зеваки.

Пол Писцины напоминал тинистый берег после отлива. Повсюду виднелись небольшие лужицы и разнообразные предметы — заржавевшие инструменты, камни, обувь, — попадавшие в резервуар за прошедшие годы и очутившиеся на дне. Некоторые из них скрыло отложениями, и от них остались лишь бугорки неопределенного вида. Здешняя лодка тоже очутилась на полу. Несколько цепочек следов вело от лестницы к середине резервуара, к лежащему там какому-то крупному предмету, и возвращалось обратно. Дромон спросил, не принести ли ему этот предмет сюда.

— Нет, — сказал Плиний. — Я желаю осмотреть все лично, на месте. Гай, помоги-ка мне.

Он указал на свои сандалии, и племянник, присев, расшнуровал и снял их, пока Алексион поддерживал префекта. Плиния охватило почти мальчишеское предвкушение приключения, и оно лишь усилилось, когда он преодолел последние ступеньки и осторожно ступил в тину. Черный, восхитительно прохладный ил просочился между пальцами, и Плиний словно вернулся в фамильный особняк в Коме, в Транспаданской Италии, где так славно было играть на берегу озера. И пролетевшие годы — почти полвека! — вдруг показались ему сном. Сколько раз за день такое случалось? Плиний так и не смог привыкнуть к этому. Но в последнее время любая мелочь — запах, звук, промелькнувшее цветное пятно, прикосновение к чему-то вдруг вызывали поток воспоминаний; зачастую Плиний даже не подозревал, что он все это помнит. Как будто он превратился во вместилище некогда пережитых впечатлений, а от него самого ничего уже и не осталось...

Префект подобрал край тоги и осторожно зашагал вперед; его ноги увязали в тине, и при каждом шаге раздавалось восхитительное чавканье.