Ирина Лобусова - Змей Сварога

— Значит, вы все же хотите остаться? — резко вступила в беседу заведующая. — Вас же все ненавидят, вы не вписались в коллектив. Вы так и не научились вести лекции. Студенты жалуются на вашу раздражительность и капризность. Вы ни с кем не находите общего языка. И вы действительно видите свое будущее в нашем институте?

— Не вижу, — согласилась Крестовская неожиданно для самой себя, — вот правда, никак не вижу. Лучше уж я вернусь работать в морг. Понятно, что преподавателя из меня не получилось.

— Вы не умеете работать с людьми, — встрял партиец, — это не ваше.

— Ну и не ваше! — усмехнулась Зина. — Вы трус. Я не знаю, с кем вы имели дело до меня, но общаться с людьми вы явно не умеете.

— Так же, как и вы, я сотрудник НКВД, — сказал партиец, глядя Зине прямо в глаза.

— Так я не сомневалась, — она пожала плечами, — от вас несет гнилью. И у вас оскал палача.

— Выбирайте выражения! — Бордовое лицо партийца враз позеленело.

— Это вы выбирайте, — хмыкнула Зина. — Мне-то что?

— Так как же мы решим наш конфликт? — вмешалась заведующая. Она нервничала так сильно, что на какую-то долю секунды Зине даже стало ее жаль. Всего лишь трусливая старая женщина, которая боится потерять не любимую работу и даже не свою жизнь, а всего лишь хлебное место. Это было так мерзко, что Зину передернуло.

И внезапно она приняла решение. Собственно, решение это зрело в ней давно, просто, видимо, было нужно, чтобы обстоятельства подтолкнули ее к этому. Надо было лишь сказать правду самой себе... Похоже, Зина прекрасно знала, что рано или поздно так поступит.

Не говоря больше ни слова, она присела к столу. Подвинула к себе бумагу, ручку и написала заявление об уходе из института по собственному желанию. Заведующая и партиец смотрели на нее во все глаза. Закончив писать, Зина отшвырнула от себя заявление.

— Подавитесь! — повернулась она к спрятавшейся секретарше ректора. — Печатайте приказ! Вас же сюда за этим привели, верно?

Пальцы побледневшей секретарши быстро забарабанили по клавиатуре машинки. Развернувшись, Зина вышла из кабинета, больше не произнеся ни слова. И не оглядываясь...

Когда Виктор вернулся домой, Зина сидела на кровати в сплошной темноте. Он задержался, но она не помнила, сколько часов просидела так, уставившись в одну точку, без мыслей в голове.

От Виктора пахло спиртным. Он смутился, когда Зина щелкнула выключателем лампы.

— Ты обещал быть раньше...

— Прости, — Виктор занервничал. — У коллеги был день рождения, он накрыл стол. Пришлось посидеть.

— Ты пьян? — равнодушно спросила она.

— Нет, конечно. Немного вина. Ты же знаешь, я много не пью.

Зина, вздохнув и ничего не ответив, потушила лампу, и комната снова погрузилась в темноту. И тут Виктор не выдержал — он включил люстру, бросился к Зине, обнял ее, прижал к себе, пытаясь поймать ее руки в свои.

— Зиночка, что случилось? Зинуля... Что с тобой? Ради всего святого, не молчи!

— Меня уволили из института, — все так же бесцветно ответила она.

— Как уволили? За что? Боже мой... — Барг как-то по-бабьи всплеснул руками. — Что же теперь делать?

— Я не знаю, — Зина раздраженно пожала плечами. — Пойду проситься обратно в морг.

Виктор подскочил, заметался, забегал по комнате, эмоционально поднимая руки вверх и нервно жестикулируя.

— Что же делать? Надо бороться! Нельзя сдаваться, нельзя это так оставлять!

— Да не мельтеши ты! — Зина с трудом скрывала раздражение. — Это даже хорошо. Я сама написала заявление. С кем мне бороться? С собой?

— Что ты сделала? — От неожиданности Виктор резко остановился.

— Я больше не могу там. Мне скучно, — почти простонала Зина.

— Ты шутишь? — У него округлились глаза.

— Нет. Мне правда скучно.

— А всякими гадостями и глупостями заниматься не скучно? — вспылил Барг.

— Это — нет, — на полном серьезе ответила Зина.

— Ты... ты очень странная. Иногда я даже не знаю, как с тобой говорить... — с трудом произнес Виктор. Зина молчала. Он отвернулся к окну.

И тут она рассмеялась. Для нее смешным вдруг стало абсолютно все — и нелепость ситуации, и взгляд Виктора, и то, что она не может понять любимого... Да и он ее, похоже, не очень хорошо понимает... Зина все смеялась и смеялась! А Виктор, развернувшись, молча смотрел на нее. Затем, не говоря ни слова, вышел из комнаты...

В Валиховском переулке, как всегда, было пустынно и тихо, и Зина шла очень медленно, с удовольствием смотря на красоту здания старинной инфекционной больницы. Оно было не просто мрачным, как могло показаться на первый взгляд, оно было торжественным, и это вызывало в ее душе какое-то странное благоговение. Это здание было похоже на готическую музыку, застрявшую во тьме веков. Мрачные своды были самим временем, застывшим в камне.

Зина подумала, сколько же видели эти величественные камни! И как бы страшно стало, если бы они могли заговорить...

В это раннее утро, на следующий день после того, как ее уволили из института, Крестовская оказалась в Валиховском переулке не случайно. Она шла в морг.

Это было единственное, что она могла сделать — попытаться устроиться на прежнее место работы. Зина прекрасно понимала, что ни врачом, ни преподавателем ее больше никогда не возьмут.

А с этим местом, с моргом, была связана огромная часть ее жизни, очень важная. Изредка, тайком, даже не признаваясь себе, Зина скучала по той работе, по той таинственной и напряженной атмосфере места, которого боятся все люди на свете. Ей было приятно чувствовать себя таким исключением — не бояться того, что наводило ужас на всех.

Она шла очень медленно, вспоминая свое прошлое — так, словно от этого зависела ее жизнь.

Совсем рядом находилась квартира на улице Пастера, где когда-то жил Виктор Барг. Зина, вздохнув, вспомнила счастливые ночи, проведенные там, и страшную тайну, которую он прятал.

Однако она не могла не отметить, что в этот раз почему-то не защемило ее сердце, как было всегда, словно временные волны, через которые она проплыла, стерли четкость этих воспоминаний... А может, изменения, которые произошли в ней, настолько затронули ее сущность, что Виктор Барг переместился из одной грани ее жизни в какую-то совершенно другую?.. А может, дело было в самом Викторе, в котором Зина все больше и больше теряла саму себя и отчаивалась от мысли, что не может этому противостоять?..

За зданием инфекционной больницы показался двор морга, огражденный низеньким забором. По ночам калитку в воротах всегда освещала тусклая электрическая лампочка. Зина вспомнила, с каким ужасом прошла через эту калитку в первый раз. И единственным человеком, который удержал тогда ее в жизни, был Борис Рафаилович Кац. Воспоминания о нем были столь болезненны, что Зина в своей повседневной жизни старалась до них не дотрагиваться — как будто этого никогда и не было.