Александр Костенко - Колье Барбары

— Развяжи, — наконец дёрнулся рыжий, вытирая связанными ремнём руками заливающую лицо кровь, — сядем — хуже будет. Слышишь, майор? Чего ты так переполошился? Сам же знаешь — девке всё одно — в расход. Наш начальник полковник Гугунава всё равно сначала самолично её допрашивать будет. А уж там, в его кабинете, ей придётся ножки раздвинуть. Это я тебе говорю. А потом, как он сам наиграется — отдаст девчонку нам, операм. Так что зря ты всё это, майор, затеял. Только нажил себе большие проблемы.

— Заткнись, — рявкнул Азаров, краем глаза наблюдая, как девушка медленно встала с пола и, вялым движением одёрнув юбку, покачиваясь, подошла к майору и села на прежнее место. — А то я сейчас сам тебя в расход пущу. Понял?

Внезапно над головой громко застучал 12,7 мм пулемёт Березина. Майор приник к квадратному иллюминатору — совсем недалеко, чуть скрытая перистыми облаками промелькнула большая тёмная тень. В этот момент распахнулась дверь кабины пилотов, и молоденький лётчик, просунув вихрастую голову в щель, крикнул, пытаясь перекричать рёв моторов и треск пулемёта:

— Мессеры! Всем одеть парашюты! — кивнул он в хвост салона, где кучей были свалены большие брезентовые укладки. И тут же снова исчез в кабине, захлопнув дверь. Вдруг пленный рванулся в сторону всем телом, упал на пол и отчаянно завопил, показывая на иллюминатор позади Азарова. Майор оглянулся и ясно увидел быстро увеличивающиеся в размерах пропеллеры вражеского истребителя. Времени на раздумья уже не оставалось, и майор бросился на Агнежку, сбросил её с сиденья и, подмяв под себя, крепко прижал к полу. Со звоном разлетелись иллюминаторы, пули с треском, как консервную банку вспарывая корпус самолёта, с визгом вырывали из обшивки целые куски, прошивали самолёт насквозь и исчезали в начинающем темнеть небе. Майор хотел поднять голову, но тут же почувствовал сильный тупой удар в живот и потерял сознание. Через несколько мгновений он очнулся и открыл глаза. На полу в большой луже тёмной крови лежали особисты, с потолка, выбив телом створки люка, свисал на ремнях вниз головой мёртвый борт-стрелок. Самолёт в страшном крене стремительно нёсся к земле, через разбитый иллюминатор было хорошо видно пламя, охватившее правый мотор, и тянувшийся от левого двигателя широкий шлейф чёрного жирного дыма. В салоне сильно пахло горелым металлом. Майор, собрав остатки сил, стал искать глазами дочь и почти сразу увидел её. Она ползла к нему из хвоста салона, волоча за собой два парашюта. Над дверью пилотов яростно мигала красная лампочка.

— Папочка, папочка! Ты только не умирай, ну пожалуйста, — тормошила его за плечо дочь.

— Лиза, молчи и слушай меня внимательно, — майор, чувствуя, что сейчас опять потеряет сознание, притянул к себе дочь и прошептал ей несколько слов, потом слабо отстранил её от себя и, расстегнув карман кителя, протянул слабеющей рукой документы, потом пошарил на полу и, вложив в руку дочери свой «ТТ», подтолкнул к двери:

— Прыгай, Лиза, иначе будет поздно… — и закрыл глаза.

Но Лиза продолжала яростно трясти отца за плечи и, только перевернув его на спину и увидев страшную рану на животе, посмотрела в широко открытые застывшие глаза родного человека, всё поняла и, продев руки в лямки парашюта, рванулась к двери. Но, готовая уже сделать первый шаг в бездну, остановилась. Ей показалось, что сзади раздался сдавленный стон…

Перед тем, как ехать на допрос в СИЗО КГБ в Минске, я долго готовилась и собиралась с мыслями. Рудович по телефону просто ошарашил меня, сообщив подробности ареста его бывшей учительницы. Она приняла бой и яростно отстреливалась. В результате её небольшой и милый домик в садовом товариществе целых два часа брали штурмом самые отборные бойцы спецназа КГБ Беларуси, не оставив от него камня на камне.

Когда же я увидела её в камере следственного изолятора в Минске, прозванного в народе «американкой» то, признаться, всё равно сильно удивилась разительным переменам. Образ добродушной и немного простоватой школьной учительницы истории испарился без следа. Передо мной сидел матёрый враг. Волевое лицо, холодный твёрдый взгляд из-под сдвинутых к переносице седых бровей, упрямо сжатые в ниточку слегка побелевшие губы. Напряжённая, как перед последним броском, поза. Весь её вид сейчас напоминал мне до предела сжатую стальную пружину, готовую в нужный момент распрямиться, сметая всё на своём пути.

— Здравствуйте, Галина Петровна, — как можно более непринуждённо поздоровалась я и сразу прошла к столу. — Не надо так нервничать, никто вас здесь не съест. Право слово — вы ведь не в гестапо, — улыбнулась я и тут же прикусила язык, заметив, как побледнела арестованная.

— А вы были в гестапо? — с тихим вызовом спросила Галина Петровна и немного подалась вперёд.

— Согласна, реплика была неуместной, — быстро поправилась я, — но как бы то ни было, давайте всё же освежим в памяти некоторые эпизоды вашей богатой боевой биографии. Вы согласны, Елизавета Андреевна? Или Агнежка? Или вы предпочитаете, чтобы вас звали пани Ганна? Или княжна? — заметив, как снова побледнела арестованная, я вытащила сигареты, бросила их на стол и, закурив, глубоко затянулась.

— Я вижу, вы времени даром не теряли, — начала говорить Галина Петровна, — а, знаете, вы мне сразу не понравились.

— Это чем же? — удивилась я.

— На вас профессия наложила слишком неизгладимый отпечаток. В вас очень мало осталось женского. Так нельзя. Женщина в любых обстоятельствах всегда должна оставаться женщиной.

— Возможно, вы и правы. Но даже я, растеряв в погонях за такими, как вы, всю свою женственность, не имею привычку держать пистолет под подушкой, не похищаю людей и уж тем более не расстреливаю в упор офицеров КГБ. Это, поверьте, даже для меня — такой испорченной, чересчур. Так что давайте поговорим всё-таки о вас. Или, вернее, меня сейчас больше всего интересует один вопрос. Где находится похищенная вами гражданка Лурье?

— Увы, не знаю. До недавнего времени она действительно находилась у меня в подвале. А сейчас, — она развела руками, — ищите её в подземельях Несвижа. А знаете, за вами очень занимательно было наблюдать, а в особенности за этим самоуверенным болваном Рудовичем, когда вы были у меня в гостях. Впрочем, он всегда был весьма и весьма посредственным учеником, — улыбнулась задержанная.

— Когда вам предъявят обвинение в похищении человека и в убийстве ещё пятерых, я думаю, вам будет не до веселья. Так что вернёмся к нашим делам. Я сейчас буду рассказывать, а вы поправьте меня, если что не так. Мне известно гораздо больше, чем вы думаете.

— Не сомневаюсь. Как, впрочем, и в том, что вы многое уже успели выяснить и, тем не менее, я уверена, что очень многого вы ещё не знаете. Так что говорить буду всё же я. А вы, если захотите поймать меня на лжи, можете прервать мой рассказ и изложить свою версию событий. Только не забывайте подкреплять свои факты доказательствами.