Дмитрий Миропольский - Тайна двух реликвий [litres]

– Хельмута интересовала именно коммуникация, – согласилась Ева. – Камни с Ковчегом – это и есть мост между Хаосом и Абсолютом.

– В каком смысле? – спросил Одинцов, и Ева пустилась в объяснения:

– Хаос – это неопределённость. Даже на самый простой вопрос есть варианты ответа. Ты же сам с Хельмутом спорил: можно ли совать пальцы в розетку? Нельзя, потому что она может быть под напряжением. Можно, если провод где-то перерезан или подстанция не даёт ток. Нельзя, если провод могут в любое время соединить или подстанция начнёт работать. Можно, если… бла-бла-бла. Вариантов много, но в каждом конкретном случае правильный ответ – только один. Это Абсолют, который устраняет неопределённость и приводит Хаос в порядок. С помощью камней через Ковчег люди отправляли вопрос… м-м… – Ева плавно махнула рукой вверх, – куда надо и получали правильный ответ. Абсолютно правильный именно для этого случая, понимаешь? Вопрос и ответ проходили мост между Хаосом и Абсолютом не частями, а целиком, от начала до конца – туда и обратно. Надо понять, как это делалось, тогда мост у нас в руках.

– Ничего себе задачка! – сказал Одинцов.

Насчёт еды он был прав: кормили немцы вполне прилично. Когда стюардессы начали разносить ланч в серебристых касалéтках и по салону потянуло вкусными запахами, Мунин воодушевился.

– Я что думаю? – сказал он. – Мы предполагали, что Зубакин играл с терминами. Назвал группу «Андроген», как будто исследует гормоны. А на самом деле проводил синтез эликсира вечной жизни, и его конечной целью был совершенный человек – андрогин… Что если Зубакин и с Философским камнем намудрил? Взял всем известный термин и вложил в него новое содержание…

Историк с неизменным аппетитом набросился на свою порцию, но рассуждать за едой не перестал.

– Философия, – говорил он, – занимается вопросами отношения между сознанием и материей. Две с половиной тысячи лет людям не даёт покоя вопрос: что первично – дух или природа? Со времён Фалеса и Пифагора философы ломают головы: как устроено мироздание? Почему человек несовершенен и что сделает его совершенным? В чём заключён смысл бытия?

– Ребята, – сказал Одинцов, намазывая булочку маслом, – я начинаю вас бояться. Вы как-то уж очень глубоко копаете…

– Это нам свойственно, – подтвердил Мунин. – Так вот, я думаю, что Философским камнем Зубакин называл как раз… э-э… наши камни. Ева, ты же сама говорила, что камень один. Только изготовлен в двух экземплярах, чтобы мгновенно получать ответ на любой вопрос, на любую тему. Ведь философия чем отличается от других наук?.. – Он прицелился вилкой в жующих компаньонов и продолжал: – Тем, что каждая наука изучает мир с какой-то одной стороны. Физика, химия, история – не важно, у каждой науки своя область. А философия изучает мир целиком и человека в этом мире…

Мунин снова обратился к Еве, которая знала о работе розенкрейцеров гораздо лучше и могла подтвердить его слова. Учёные ордена Розы и Креста считали, что в мире существуют два порядка: переменчивая земная диалектика с круговоротом природы – и статика незыблемого устройства Вселенной. С одной стороны – человеческая жизнь и смерть, а с другой – космическая вечность. Розенкрейцеры поставили себе задачу: силой знания связать диалектику и статику. Построить мост между Хаосом и Абсолютом, о котором говорила Ева. Интеллектуальный мост между миром людей – и мирозданием в целом.

Несмотря на болтовню, историк первым расправился с ланчем и теперь говорил, то и дело вытягивая шею, чтобы взглянуть в проход между креслами: он ждал, когда стюардессы начнут разносить чай и кофе.

– У розенкрейцеров как сказано? У них сказано, что человечество – это единый организм, который вырабатывает разнообразные ценности – нравственные, культурные и научные. Вот и для Зубакина была особенно важна философия, потому что она охватывает и нравственность, и культуру, и все науки сразу.

Ева возразила:

– Философия – это не наука.

– Что значит – не наука?! – нахмурился Мунин.

– Это не наука, это… как сказать?.. взгляд на мир.

– Ребята, мы вообще-то Философский камень обсуждаем, а не философию, – снова начал Одинцов, но историк только отмахнулся, наседая на Еву:

– Любая наука – это система взаимосвязанных положений. Научное знание должно быть проверено и доказано. Ты с помощью проверенных положений пытаешься обосновать новое положение. Если противоречий нет, новое положение считается доказанным, и так далее. Математики в древности учились выстраивать систему доказательств как раз у философов… Потом научное знание должно иметь практический смысл. Скажешь, философию никто не использует? Используют везде, от политики до… я даже не знаю, докуда угодно! А ты говоришь – не наука. Ещё какая наука! Только не точная, а гуманитарная. И занимается она в конечном итоге смыслом жизни. Потому что есть в гуманитарных науках принцип холúзма : целое всегда важнее и больше, чем сумма его частей…

Разговоры о смысле жизни наскучили Одинцову лет в шестнадцать. Но тут он обрадовался, услыхав что-то знакомое. Было дело, Ева рассказывала им с Муниным про математический феномен, когда действие нескольких факторов оказывается больше их простой суммы.

– Эмерджéнтность ! – поднатужившись, припомнил Одинцов мудрёное словечко, и Ева благосклонно кивнула:

– Молодец. Мог бы сказать просто – синергия. Это правда: любой мост больше, чем сумма деталей, из которых его сделали. Особенно наш мост. Но я не знаю гуманитарные науки, я знаю холонóмную теорию…

– Вот! – Мунин торжествовал. – Холизм, холономный… Греческий корень один и тот же.

– Корень, может быть, тот же, – пожала плечами Ева, – но смысл другой. Если нам придётся с этим работать, боюсь, мы сойдём с ума. Сначала вы, потом я.

Она усмехнулась, и от этого её слова прозвучали шуткой, но какой-то невесёлой. Одинцов сказал:

– Нам лететь ещё часа два. Расскажи хоть, о чём речь. Авось, не сразу свихнёмся.

Ева изящно отправила в рот оливку и промокнула салфеткой припухлые африканские губы. Она была всё же математиком, а не физиком; к тому же для лекции про холономную теорию Бома ей досталась не слишком подходящая аудитория – бывший спецназовец и гуманитарий.

– Ладно, я попробую, – вздохнула Ева. – Представьте себе, что в аквариуме плавает рыба. Её снимают две телекамеры – одна спереди, другая сбоку. Вы в другой комнате и не знаете про аквариум. Перед вами два экрана. Там две разных рыбы: одна видна в профиль, другая анфас. Вы внимательно смотрите и решаете, что рыбы связаны друг с другом. Например, они поворачивают – по-разному, но в одно и то же время, – и теперь вы видите первую рыбу анфас, а вторую в профиль. Они синхронно ныряют, синхронно шевелят хвостом и открывают рот. В вашей реальности вы делаете вывод, что две рыбы мгновенно координируют свои действия. А в реальности аквариума – это не две рыбы, а одна, которую вам показывают на разных экранах с двух сторон. Теперь представьте себе Вселенную…