Хосе Сомоса - Этюд в черных тонах

— Мы не можем жить на пятнадцать шиллингов в неделю, а это все, что ты получаешь. У нас никогда не получалось — и ты это знаешь, и я это знаю. Ты живешь за мой счет. — («Что я говорю! — внутренне всполошилась я. — Боже мой, что я несу». Но было уже поздно.) — Я имею в виду, мне не важно, мне совершенно не важно, Роберт, я хочу работать… чтобы мы были… счастливы.

Я уже не понимала, куда меня несет и где я собираюсь остановиться. Поскольку мы оба замолчали, между нами удобно устроился веселый шум из отдельного кабинета. Оттуда же проникал и цвет (красный цвет актрисы), и запах, и блестки. А Роберт был как сплошная тьма.

— Прекрасно. Ну так расплатись, ты же у нас богачка. — (Я никогда не видела, чтобы Роберт так сдерживал свой гнев. Поправка: да, я это видела.) — Давай плати.

— Роберт, дай мне несколько дней… — (Он надел шапку и встал.) — Роберт!..

— Жду тебя снаружи.

Когда я выкладывала монеты поверх счета, мне хотелось одного: хотелось быть этой актрисой, этой девушкой с неприлично короткими волосами — девочкой или женщиной, не знаю, но непременно ею. Обладать властью над всяким, кто на меня смотрит. Красной властью. Но когда я вышла и увидела на углу Роберта — темную фигуру под зажженным фонарем, я почувствовала себя одинокой и жалкой. Я знала, что мне придется расплатиться и по другому счету. Роберт поступил как всегда: пошел по улице, чтобы я его догоняла. Не дожидаясь меня. В благодарность за ужин он мог бы меня подождать. Теперь я этого не заслуживала. Я пошла быстрее, но никак не могла угнаться за его длинными шагами. Роберт шел вперед без всякой цели. Подол моего платья испачкался в луже. Я позвала: «Роберт, Роберт, Роберт!» — и на третий тоскливый крик он остановился. Он был как тень.

Я задыхалась, когда наконец-то подошла так близко, что смогла увидеть его лицо.

Он улыбался. Это было хуже всего.

Одним рывком Роберт прижал меня к стене. Я ощутила его могучую крепость — в нем ее было не меньше, чем в стене, в которую он меня впечатал. Нет, боли я не чувствовала. Только страх. Но то был не страх перед физическим увечьем, а страх одиночества. Вот что это было: страх, что Роберт уйдет и оставит меня здесь одну.

— Завтра. — Он ткнул меня пальцем в грудь. — У тебя есть время до завтра, чтобы закончить все дела с этим пансионом. Послезавтра ты уезжаешь со мной. Тебе понятно?

— Да, Роберт.

— И не смей так со мной разговаривать. Никогда. Ты — не больше, чем я. Мы — одно целое. — Роберт несколько раз икнул. Простонал. Всхлипнул. — Я тебя люблю, ты понимаешь?

— Да, Роберт.

Он как будто успокоился.

— Мы вернемся в Лондон вместе. Там твой брат. Он тебе поможет. — Палец Роберта превратился в пять пальцев, в широкую ладонь, в шепот на ухо: — Никто не знает тебя, как я, королева морей. Я знаю, что тебе нужно. Я знаю, что нужно этому телу. Я знаю, чего ты хочешь.

Он резко отстранился — с таким звуком вынимают пробку из бутылки. Я дышала открытым ртом, в горло стекали слезы. Я сглотну их позже. Лицо Роберта было большое, как полная луна. И пахло вином.

— Я знаю, что тебе нравится.

Он снова меня поцеловал, и я не знала, нравится мне это или нет. Пристойное поведение. Безупречное поведение. Вот под чем я поставила подпись.

Наконец Роберт меня выпустил:

— Ты — безоблачный день с кормовым ветром. Пойдем прогуляемся, королева. Может быть, сумеем посмотреть что-нибудь подпольное.

Пойнт — самая западная точка старого Портсмута: таверны, проулки, туманная дымка зимой, зловоние летом (и зимой тоже), публичные дома, подпольные клетушки, причалы со всех сторон — это порт с самыми старыми пристанями Портсмута, они-то и составляют личность города, определяют его предназначение. Когда проходишь между гигантскими остовами качающихся кораблей, среди просмоленных канатов, вдыхаешь запахи дыма, лежалой рыбы и масла, тебе начинает казаться, что город говорит: «Наконец-то ты здесь, ты во мне». И все, кто здесь бывает, это знают. Здесь — первопричина Портсмута. Это в первую очередь моряцкое место, а значит, и место для моряцких женщин. Но не таких, как я, ждущих своего мужчину из плавания в портовых домах, а для таких, что переходят от мужчины к мужчине или к другим таким же женщинам. От моих давнишних посещений Пойнта осталось лишь одно чувство: я была как лилипут в стране великанов. Я держала за руку папу, которому иногда приходилось бывать в порту по работе, а иногда ему просто хотелось показать мне корабли. Хотя мы бывали здесь только при свете дня, в памяти запечатлелись кошмарные образы: уродливые лица, культи вместо ног, Сахарные Люди, которых мне не разрешалось попробовать, незнакомцы, предлагающие папе подпольные развлечения. Мне нравилось море, но не причалы, на которых человек как будто протягивал морю руку, а море никогда не отвечало на рукопожатие, лишь позволяло к себе прикоснуться.

Мне не хотелось идти в Пойнт в поздний час, но что еще я могла предложить Роберту? Мы шли по причалу, железные чудища колыхались на волнах, и Роберт смотрел на них с изумлением, как будто сам никогда не поднимался на борт корабля. Мы прошли через ворота Сент-Джеймс и углубились в лабиринт переулков. Это был опасный район, но Роберту нравились такие места, потому что здесь ему было просто смотреть в лица прохожих — таких же, как и он сам. Я даже заметила, как напряжение отпускает Роберта при встрече с этими мрачными тенями, этими силуэтами, едва различимыми в свете редких фонарей. Все это время Роберт тараторил без умолку. Когда он станет старым (гораздо более старым), он уйдет с «Неблагодарного» и будет жить со мной. А мне не придется за ним ухаживать, потому что он за свою жизнь успел научиться всему понемножку. И очень удобно. Он умеет шить, с иголкой в ладах с самого детства, это ведь первое, чему учат на флоте. «Представь себе, королева! Ты можешь представить?»

А на самых темных и безлюдных улицах он снова меня целовал.

Я подумала, что меня уволят из Кларендона, если узнают, что я была здесь, ну и что с того? Разве я уже не сдалась? Роберт увлекся заманчивыми скидками, которые здесь предлагали в каждом доме, в каждой лачуге, и выбрал в итоге пьесу «Алиса и Королева-обольстительница», поскольку главную роль исполняла взрослая актриса, вполне в его вкусе. На входе мне предложили вуаль — как и всем другим немногочисленным посетительницам подпольного зрелища. Главная героиня танцевала и излагала свою историю на крохотной сцене, представлявшей собой средневековое королевство с замком на заднем плане. Я мало что поняла в этом действе. В финале прозвучали фанфары. Занавес. Спектакль был скандальный — не из-за наготы актрисы, а из-за очень пикантного текста; грубые слова слетали в зал, как слюна или пот с девичьего тела. Но подпольное зрелище помогло Роберту ничем больше не заниматься в ту ночь и при этом чувствовать, что он занимался всем .