Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

Что делал Петр Яковлевич в следующие четверть часа, неведомо, зато известно, что через пятнадцать минут к Дворцу труда подкатил автомобиль, в котором обычно ездил Оксюкович. Из него выбрались двое мужчин — Ракицкий и Антон, причем второй нес тяжелый портфель.

— Все, дальше я сам, — сказал Антон. — Можете идти и как следует отметить ваш выигрыш.

— Не так уж много я взял в отличие от некоторых, — проворчал Ракицкий, которого задел тон его собеседника. — Пойдемте.

— Вы что же, думаете, я удеру с этими деньгами? — Антон начал злиться.

— Товарищи, товарищи! — К ним с широкой улыбкой подошел Должанский. — Все в порядке, Антона уже ждут наверху, меня послали за ним. Не надо привлекать внимания посторонних… Идемте, Антон. Нет-нет, не через главный вход, а через черный. Через главный не надо… Идем!

Ракицкий пожал плечами и отправился в пивную, а Антон и его спутник двинулись к черному входу, который был расположен так неудобно, что почти никто им не пользовался. Бухгалтер, раздраженный выказанным ему недоверием, шел по лестнице, храня угрюмое молчание. Теперь отчим будет долго вещать о долге, о совести, распекать его, кашлять, дымить трубкой, которую ему пытались запретить все доктора, к которым он обращался. Умирающий будет поучать живого, который его переживет. И какого черта мать связалась с этим убожеством? Пока Оксюкович еще ходит, но чахотка — болезнь коварная, сляжет он, и что тогда? Матери придется с ним мучиться, потому что Натка, сводная сестра, вряд ли захочет с ним сидеть, ее куда больше интересуют другие ве…

Земля ушла у него из-под ног, он стал заваливаться набок, не понимая, что происходит, но чувствуя ужасную слабость. Все, о чем он думал, чем жил, потеряло всякое значение, он остался один, беспомощный, перед лицом чего-то непонятного и огромного, что должно поглотить его без остатка, и только с предпоследним вздохом понял: это смерть.

— Мама, — пролепетал Антон.

Взгляд его застыл. Должанский аккуратно вытер платком шило, которое вонзил своему спутнику в сердце, забрал портфель с деньгами и стал быстро спускаться по лестнице.

Когда в передней затрещал звонок, Надя навострила уши, пытаясь угадать, кто стоит за дверью. "Для Шурки рано, и звонит он иначе, Машка дома, Ксения тоже…" Звонок нетерпеливо затрещал вновь.

— Иду, иду! — прокричала Надя, на ходу вытирая руки о фартук.

В глубине души она смутно надеялась на то, что, может быть, почтальон принес телеграмму, но, обнаружив на пороге мрачного Опалина, ни капли не удивилась. "Ишь зачастил… Небось подняться хочет. Алексей Константинович-то фигура, не то что всякая мелочь…"

— Ксения Александровна дома? — спросил Иван.

— Подожди, я скажу ей, — решительно объявила Надя и немного косолапой походкой двинулась к гостиной. Опалин не стал возражать. Через минуту Надя высунулась из двери и поманила его.

— Я так понимаю, есть новости? — проговорила Ксения Александровна, нервно улыбаясь.

— Есть, — сказал Опалин. — Присядьте, пожалуйста.

Она сразу посерьезнела и опустилась на краешек дивана, глядя на Опалина снизу вверх.

— Вы его нашли, — пробормотала она.

— Это его вещи? — спросил Опалин, выкладывая перед ней часы, обручальное кольцо и бумажник, заляпанный какими-то разводами. Он открыл крышку часов и продемонстрировал надпись внутри.

Ксения Александровна подняла на него потухший взор и тихо сказала:

— Тут не хватает печатки.

Печатка. Черт возьми! Опалин нахмурился. Не исключено, что ее спер кто-то из тех, кто обнаружил труп. Или тот, кто сопровождал ящик в морг. Или, наконец, кто-то из служащих морга. Хотя, конечно, мог взять и убийца, но тогда совершенно непонятно, почему он оставил куда более ценные часы.

— Мама? — Маша показалась в дверях. — Что происходит?

— Уйди, — попросила мать сдавленным голосом.

Но дочь никуда не стала уходить. Она подошла, увидела часы, все поняла и села рядом с матерью.

— Как он умер? — спросила Ксения Александровна.

— Его убили.

— Как?

— Его тело нашли в ящике, который закопали на пустыре. Мы… мы выясняем подробности.

— Его ограбили? — потерянно спросила Ксения Александровна.

— Часы и остальное было на трупе. Кроме печатки, ничего не пропало.

Теперь эта печатка будет путать им все карты. Ох, как нехорошо, как скверно!

— Вы узнаете его вещи? Я напишу протокол. Дайте мне лист бумаги, пожалуйста.

— Я принесу, — сказала Маша и побежала за бумагой.

— И чем писать, — сказал Опалин ей вслед.

— Мой муж не вор, — неожиданно сказала Ксения Александровна, гипнотизируя Опалина взглядом.

Он понял, что она держится из последних сил, и не стал спорить.

— Алеша не вор, — продолжала вдова настойчиво. — Он не вор…

Она закрыла лицо руками и заплакала, но когда Маша принесла вырванный из тетрадки лист и ручку, усилием воли взяла себя в руки. Домработница подала хозяйке платок, и женщина стала вытирать слезы.

Опалин написал, что Колоскова Ксения Александровна признала вещи, принадлежавшие ее супругу, перечислил их, задержавшись на основных приметах, и протянул лист вдове для подписи.

— Мне придется снова вас спросить, — сказал Иван. — Кто мог ненавидеть вашего мужа?

— Ненавидеть?

— Да, так, чтобы его убить самым жестоким образом. Вам ведь известно о записке, которую он получил? Так вот, тот, кто ее написал, выполнил свою угрозу. Ваш муж действительно умер в муках.

— Я не знаю… — пробормотала Ксения Александровна, теряясь.

Вообще-то ему надо было спросить собеседницу о Наде, о том, насколько она грамотна, о том, не случалось ли у нее конфликтов с Колосковым, о ее поведении в последнее время, но никак нельзя в присутствии медведицы, которая все время маячила где-то поблизости.

— Вы подумайте хорошенько, — сказал вдове Опалин, поднимаясь с места, — я не тороплю. Я вас вызову в Большой Гнездниковский, когда вы немного успокоитесь, и мы обо всем потолкуем. Хорошо? Вещи вам возвратят позже, а пока они проходят как улики.

Так он показал себя тактичным и понимающим сотрудником угрозыска, хотя на самом деле всего лишь не хотел, чтобы Надя услышала, как он копает под нее. Ксения Александровна прошептала:

— Спасибо вам за все.

Тут Опалин по-настоящему смутился и пробормотал, что он ничего особенного не сделал, но его собеседница упрямо продолжала:

— Нет ничего хуже, чем это ужасное неведение…

Она снова заплакала.

— Надя, останься с мамой, — неожиданно объявила Маша. — Я провожу товарища…

Опалин забрал вещественные доказательства, спрятал протокол и двинулся к двери. Он был недоволен собой, потому что утаил от вдовы часть правды о том, как умер ее муж, но добивать человека известием о том, что ее спутника жизни заколотили в импровизированный гроб и закопали заживо, Иван считал для себя невозможным.