Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

Варя ахнула.

— Как же…

Максим Александрович приподнялся и сел на диване. Он был бледен и растерян.

— Варя, это он их убил… Глебова, Фарбмана и пасынка редактора. Господи! Как же я презирал Глебова, когда он был жив… И Фарбман с его шуточками про безбожников мне тоже действовал на нервы. А сегодня увидел, как их вытаскивали из шкафа…

— Какого шкафа?

— У Должанского был шкаф в кабинете. Он их убил и тела туда засунул… впрочем, не важно.

— За что? — очень тихо спросила Варя.

— Я не знаю. Не знаю. — Басаргин потрогал лоб, под которым пульсировала боль. — Там какая-то мутная история, Варя. Меня допрашивали, что я знаю о Должанском… Варя, если тебя тоже будут спрашивать, говори, что мы с ним были просто коллегами. Черт его знает, как теперь все повернется… Опалин думает, что дело может забрать ГПУ.

— Почему?

— Да потому что… Бывший типографский рабочий, как же! Трех человек убил средь бела дня, и никто ничего не заметил, только когда труп Антона на лестнице нашли, спохватились… И Карпова тоже Должанский, судя по всему… Опалин сказал, что и Карпова, и Антона убили одинаково, это сделал один и тот же человек… — Писатель лег, и жена машинально поправила подушку под его головой. — Варя, я тебя умоляю, если Петр Яковлевич вдруг объявится, беги звони в милицию, в угрозыск… Ни в коем случае не оставайся с ним одна. Слышишь?

— Ты знаешь, он мне не нравился, — негромко начала Варя. — Но думать, что Должанский мог убить четырех человек…

Басаргин скрипнул зубами:

— Варя, похоже на то, что он не Должанский.

— А кто?

— Не знаю. — Писатель заворочался на диване. — Может быть, он и Колоскова убил? Я уже не знаю, что думать. Ясно одно: он опасен! А я Бунина с ним обсуждал… — Он вздохнул. — У Оксюковича приступ случился, кровь горлом пошла… Его в больницу отвезли, Поликарп туда же помчался. Выпуск газеты отменить хотели, но Поликарп вернулся, всех призвал к порядку… Кое-как сверстали номер…

Тем временем в Большом Гнездниковском переулке, в кабинете, который некогда был будуаром и где под потолком до сих пор сидели лепные амуры, горела лампа и тек нелегкий, вязкий, как деготь, разговор.

— Терентий Иванович, — говорил большой, важный человек, который очень многое значил в угрозыске, — у нас большое число текущих дел в разработке, плюс банда, которая собирается ограбить Мосгорбанк. То, что произошло в "Красном рабочем" — это явная диверсия…

— Не уверен, — довольно сухо промолвил Филимонов.

— Послушайте, Терентий Иванович, у нас просто не хватает людей. Я предлагаю отдать это дело ГПУ. Пусть оно ищет, кто убил Колоскова и всех остальных. Признаки диверсии есть? Есть. Убиты замредактора, сотрудники газеты, посетитель. Все это указывает на определенный умысел, выходящий за пределы нашей компетенции…

Филимонов вздохнул, достал из стопки несколько листков и протянул их собеседнику.

— Что это? — удивился тот.

— Показания кассира Измайлова. Логинов его расколол.

Важный человек нахмурился, но протокол все же прочитал. У Измайлова сдали нервы, и, когда агент угрозыска пригрозил арестом, кассир рассказал все, что знал. А знал он, как выяснилось, многое: Колосков клал в карман часть доходов с рекламы; Антон крал тысячами и вел широкий образ жизни; Оксюкович с заведующим придумали какую-то схему, позволяющую выиграть на скачках, и провернули ее, чтобы скрыть растрату.

— Мои люди навели справки на ипподроме, — безжалостно продолжал Филимонов. — Человек, похожий по описанию на Антона Устинова, поставил огромную сумму на коня по кличке Банкрот, от которого никто ничего не ждал, и выиграл. Выигрыш Антон положил в большой портфель, на Солянку он приехал в сопровождении Ракицкого на автомобиле, который ему предоставил отчим. Потом Ракицкий пошел в пивную, причем никакого портфеля при нем не было. Антона нашли мертвым на лестнице, и тоже без портфеля. Вопрос: куда делись тридцать с лишним тысяч рублей? Полагаю, их унес человек, который по документам проходил как Должанский. Это не диверсия, понимаете? Обычное убийство из-за денег, а странным оно кажется из-за обстоятельств.

— Ну, допустим, раз вы говорите, что этот, как его, Антон… Но остальные-то тут каким боком?

— Выясняем. Колосков, скорее всего, вообще никак не связан с остальными убийствами. Ему угрожали и привели угрозу в исполнение.

— Я бы на вашем месте все же передал материалы ГПУ, — буркнул важный человек, поднимаясь с места. — Пусть они занимаются… Но раз вы так уверены… — Он пожал плечами.

Так как в Большом Гнездниковском все тайное очень быстро становилось явным, агенты вскоре узнали, что у них хотят забрать одно из дел, и Логинов явился за разъяснениями к начальству.

— Текущие дела передаете другим, себе оставляете только Дворец труда и слежку за парикмахерской, — сказал Филимонов. — К задержанию банды подключите Опалина, пусть он набирается опыта.

— Я собирался объединить убийства в редакции и смерть Колоскова в одно дело, — сказал Логинов.

— Нет, не нужно. Колоскова оставляете Опалину, это его. И вот что: выясните личность Должанского. Именно в ней ключ к его действиям.

— Мы пытаемся, но пока все глухо. Проверили отпечатки пальцев — ничего. Жил в обычной коммуналке, соседи о нем только хорошее говорят — и никто ни черта не знает! Никаких женщин, никаких следов, пусто! С работы к нему иногда коллега приходил, Басаргин. Говорит, что они книжки обсуждали. Я бы прижал Басаргина, но Ваня говорит, что смысла нет — он действительно книги любит. И я помню, какое у него было лицо, когда мы трупы из шкафа вытаскивали, — он совершенно растерялся. Получается, Должанский его надул, как и остальных.

— Сколько лет Должанский проработал в газете?

— Семь, кажется. А что?

— Семь лет таиться… — Филимонов задумался. — Или вокруг него все были очень беспечны, или… По документам он откуда?

— Из Сибири. Я послал запрос, но пока ответ придет… Да ворованные у него документы, конечно. Или поддельные…

— Продолжайте работать, о результатах доложите мне. Что с парикмахерской?

— Кажется, шофер появился. И грузовик у него. Тесленко Лавр Акимыч, девяносто второго года рождения, был судим еще при царском режиме. Заходил бриться и долго говорил с женщинами. Потом опять пришел, но не в парикмахерскую, а к Щуровской. У нее отдельная квартира, которая ей досталась от последнего мужа. Или предпоследнего, черт их разберет.

— Не пропустите момент, когда они начнут действовать.

— Константинов уверяет, что скоро. Саккетти каждый день в парикмахерскую заходит. Они детали оговаривают, доли распределяют, кому сколько достанется. Завтра у Тесленко на работе выходной. Константинов думает, что ночью все и случится.