Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Ваня, не дури.

— Как не дури? — возмутился Иван. — Если Анечку похитили, это может быть связано с моим делом…

— Никто ее не похищал. Уймись и не мешай нам работать.

Логинов бросил трубку, и Опалин почувствовал себя обиженным до глубины души, да что там — попросту отверженным. У всех — ну хорошо, не у всех, но у многих — была работа, и они делали нужное и полезное дело, а он…

Он вернулся в свою комнату, подпер голову руками, поставив локти на колени, и задумался.

Можно было позвонить Наде и о чем-нибудь с ней договориться. Хотя Надя, конечно, захочет знать, нашли ли Анечку. И что он ей скажет?

Можно было воспользоваться тем, что вчера рассказала Антонина Рогг, и навестить Авилова под предлогом того, чтобы узнать, подтверждает он ее алиби или нет. Но почему-то Опалин был уверен, что игроку его визит не понравится, и, возможно, он не захочет тогда помогать с поимкой Стрелка.

Можно было навестить Васю в больнице. Но хотя они были друзьями, Опалину становилось не по себе от мысли, что он опять увидит розовые щеки чахоточного больного, услышит его прерывистое дыхание и увидит тень смерти на его лице.

"Я свинья, — мрачно сказал себе Иван. — Свинья, свинья, свинья…"

Но реальность звала, и приходилось делать выбор. Он оделся, привел себя в порядок, машинально отметил, что надо купить зубной порошок, потому что старый кончается, захватил хлебную книжку и отправился по магазинам.

Вернулся Опалин через несколько часов, неся несколько свертков, батон хлеба, бутылку молока и бутылку подсолнечного масла. Готовить Иван не любил, но масло можно было обменять на что-нибудь съедобное. Масло он пока отложил, а сам устроился за столом и принялся нарезать бутерброды с сыром. Затем он отправился с бутылкой молока на кухню, где вскипятил его в кастрюльке. Соседский кот, неведомым образом учуяв молоко сквозь стены, тотчас же материализовался на пороге, стал крутиться под ногами и искательно заглядывать в глаза, хотя в остальное время старательно притворялся, что видит Ивана первый раз в жизни, и с типично кошачьим презрением воротил морду. Опалин, посмеявшись, отлил ему немного остывшего молока в блюдечко, а с остальным вернулся к себе. Он перелил молоко в стакан, взял стопку газет, скопившуюся с начала месяца, и от нечего делать принялся их перечитывать, жуя бутерброды. "Вечерняя Москва" сообщала, что в столице может иметь место некоторый недостаток в астраханских сельдях, но их восполнят из другого источника. Далее автор заметки клялся, что растительным маслом город обеспечен (Опалин невольно отыскал взглядом бутылку и улыбнулся, вспомнив, какую очередь ему пришлось отстоять). Другая заметка была озаглавлена "Почему в кооперативах не бывает муки" и приходила к выводу, что в этом виноваты сами кооперативы. В третьей заметке сообщалось, что цены на лимоны слишком высоки и их решено снизить: крупный лимон будет стоить 20 копеек, средний — 16 и мелкий — 12. Отпивая молоко из стакана, Опалин прочитал, что из-за снежных бурь задерживается движение поездов и что ташкентский поезд по этой причине опоздал на сутки. Также Иван узнал, что скарлатина в Москве идет на убыль, зато повысилась заболеваемость дифтерией и рожей, а еще большой скачок вверх дал брюшной тиф. Частное строительство почти стабилизировалось, застройщикам выделят 3 миллиона рублей, на которые они должны построить и восстановить до 100 тысяч кубических [91] Так в заметке ("Вечерняя Москва", 8 февраля 1928 г.) метров жилой площади (он хмыкнул, вспомнив, за что посадили Рогга). По заголовкам мировых новостей он едва скользил глазами, не вчитываясь. Подобно Шерлоку Холмсу, который считал, что ему не стоит засорять мозги лишними сведениями вроде движения планеты Земля, Опалин инстинктивно избегал того, что никак не могло помочь в его деле. Кроме того, суть новостей менялась мало: кто бы ни сидел в английском кабинете министров и какое бы правительство ни складывалось в Германии, все они непременно строили козни против СССР и желали его погибели.

Покончив с завтраком, Опалин затосковал. Безделье точило его, как ржавчина — железо. Когда человек живет своей работой (а Иван был именно таким человеком), отдых дается ему с трудом, как некое усилие, как досадное отвлечение от основной деятельности. Опалин не умел отдыхать. У него не было друзей вне работы и не имелось увлечений, которым другие люди самозабвенно посвящают свой досуг. Рыбалка, спорт, чтение книг, походы в кино — всем этим он мог заниматься при случае, но его души они почти не задевали. Подумав, чем ему занять себя, он вспомнил, что у него скопилось некоторое количество нестираных вещей, собрал их и отправился в ванную.

Когда у человека двое штанов, мало белья, одна рубашка и одна гимнастерка, причем половину гардероба приходится носить на себе, стирка не занимает много времени. И опять Опалин оказался перед выбором — что делать? Он почистил сапоги, надраив их до зеркального блеска, после чего занялся осмотром браунинга, но все эти занятия убивали слишком мало времени. Газеты ему надоели, и он снял с полки толстую книгу под названием "Война и мир", о которой Селиванов как-то сказал, что ее написал очень хороший писатель. Продравшись через лес французских фраз в начале, Опалин понял, что текст ни о чем ему не говорит. Героями были бездельники из бывших, которые нигде или почти нигде не работали, ходили на какие-то вечера и мололи всякий вздор. Никакого отношения к его жизни это описание великосветского общества не имело, да и не могло иметь, и он затолкал книгу обратно на полку с чувством раздражения. И тут он услышал, как в коридоре зазвонил телефон.

Опалин не двинулся с места. "Это соседу с патефоном его баба звонит, — подумал он. — Сейчас он быстро закончит разговор, оденется, выльет на себя полведра одеколону и умчится быстрее ветра. Хотя после ранения на войне он хромает и обычно ходит довольно медленно…"

— Алло! Да, да, — говорил меж тем бодрый голос в коридоре. Потом раздались шаги человека, который ходит, приволакивая ногу. Дверь, визгнув петлями, приотворилась, в проем просунулась мужская голова.

— Ваня! К телефону тебя… По поводу бедных, что ли…

Опалин сорвался с места и, едва не сбив с ног соседа, рванул к телефону.

— Алло!

— Ты как сейчас, свободен? — спросил голос Авилова.

Иван так обрадовался, что кивнул, забыв, что собеседник не может его видеть. Впрочем, он почти сразу же исправился.

— Я… да… конечно!

— Езжай в Виндавку, — распорядился игрок. — Повтори, что я сказал.

— Ехать в Виндавку, — пробормотал Опалин. — Он там? А его люди? Ты можешь сейчас разговаривать?

— У меня мало времени. Езжай, на месте разберешься.

Виндавкой назывался железнодорожный поселок на северо-западной окраине Москвы, где-то между Покровским-Стрешневом и Серебряным Бором. "Там же станции неподалеку… — лихорадочно соображал Опалин. — Подмосковная сортировочная… И эта… как ее… Братцево…"