Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— А, н-ну хорошо, — промычал Ваня.

Петрович поглядел на него, и агента кольнуло нехорошее предчувствие. "Н-да, опыт… по-хорошему ему бы в школе еще учиться, а тут… Грабители, проститутки, воровские притоны… прекрасный опыт, ничего не скажешь. А ну как этот Савельев не тот, за кого себя выдает? Ох, попадет тогда Ваня…"

Он вернулся к Келлеру и передал ему распоряжение Филимонова.

— Это что, его Опалин колоть будет? — вскинулся немец. — Да он же сопляк!

— Бруно, не бузи, — сухо попросил Петрович. — Отведи задержанного. Товарищ Опалин разберется.

Сидя в кабинете, товарищ Опалин пребывал в состоянии легкой паники. Все столы, находившиеся в нем, были чужие, а своего у Вани не было. И вообще у него в жизни не было ничего, кроме одежды, которая на нем, какой-то незначительной мелочи в карманах, талонов в столовую и бумажки с печатью, в которой значилось, что он временно приписан к московскому уголовному розыску.

Стукнула дверь. Мрачный товарищ Келлер ввел задержанного, и Ваня увидел человека обыкновенной внешности, в пальтишке с воротником из какого-то тусклого меха, кажется, кроличьего, хотя не исключено, что в своей прошлой жизни этот кролик был целым кенгуру и обитал на просторах австралийского континента. Воротник в паре мест был вроде как оторван, но Ваня не стал сейчас заострять на этом внимание. Сапоги на гражданине, равно как и брюки, были такие же ординарные, как и его внешность. В руках он мял кепку с меховыми ушами и смотрел на Опалина с надеждой. Одетый в кожаную тужурку Келлер хмуро покосился на своего юного коллегу, снял кожаную кепку и положил ее на стол. Жест — даже если Бруно ничего такого в виду не имел — вышел почти что демонстративным. Ваня понял, что сидит на скамейке, зачем-то держась за свою шинель, и вид у него самый что ни на есть дурацкий.

"Встать ему навстречу или не стоит? — лихорадочно соображал он. — И с чего начать? А допрос под протокол? А если под протокол, где взять бумаги? А чернила, а… Стол!"

— Э… мнэ… — промямлил он. — Товарищ… э… Тихонов?

— Тихон Савельев я, — поправил его задержанный и улыбнулся почти заискивающе.

Опалин машинально подтянул к себе шинель, вдел одну руку в рукав (в кабинете было вовсе не жарко), но остановился и шинель снял.

— Очень приятно, — промямлил Ваня. Бруно тотчас облил его взглядом, полным презрения.

"И с какой стати мне приятно, что за вздор… Зачем я это сказал?"

— Я Опалин, — буркнул юноша, насупившись, — Иван Опалин. Э… Садитесь, товарищ Савельев.

Собеседник стал в некотором недоумении озираться. Все стулья были от него далеко. Спас положение Бруно — легким движением он извлек из-за какого-то стола стул с гнутыми ножками и с грохотом подвинул его задержанному. Тот сел, кепку положил на колени и вперил в сидящего на скамье напротив Опалина преданный взор.

— Я, товарищ… клянусь революцией… ничего не знаю! Председатель, скотина, пьет… и весь домком вместе с ним. Я завтра должен был справку получить… А заявление, что у меня профсоюзный свистнули, я в милицию отнес… И до сих пор ничего…

— Вы зачем по ночам ходите? — спросил Ваня, насупившись.

— Так работа у меня, товарищ…

— Какая еще работа?

— Наборщик я.

— А-а, наборщик, — промычал Опалин. Ему неудержимо хотелось зевнуть, и он, не удержавшись, все-таки зевнул. — Это что же, ты книги печатаешь?

— Печатает станок типографский, а я набираю, — с достоинством возразил человек. Бруно кинул на него внимательный взгляд. — Книги-то — дело хорошее, кто с книгами дело имеет, тем спокойнее. У нас в типографии газеты в основном, и это, я доложу тебе… — Он покрутил головой и усмехнулся.

— Что, тяжело приходится? — спросил Ваня, с любопытством глядя на него.

— А то! — вскинулся Савельев. — Утренний выпуск, вечерний… знаешь, сколько труда на все это уходит? И главное: пишут, сволочи, заметки свои, а потом в последнюю минуту обязательно что-нибудь не так. Или в мире катавасия какая-нибудь, или еще что. И давай переделывай, весь в поту… а сверхурочные, прямо скажем, у нас тощие. То материал снимут, то заголовок срочно надо менять, то еще что. И корректоры тоже хороши. Деньги получают, а такие ошибки пропускают, что от людей стыдно. Я тебе больше скажу: один знакомый корректор такого по пьяни начудил, что потом к нам из ГПУ приходили… Но у него теща померла, которая его все грызла, так он на радостях… И разобрались они быстро. Отпустили его, служит он по-прежнему…

— Ты, значит, ночью шел, потому что номер очередной набирал? — прервал его Опалин.

Бруно, стоявший, как часовой, за стулом задержанного, на сей раз поглядел на коллегу с неким подобием одобрения.

— А я что говорю? — воскликнул Тихон. — Пока все в печать не сдадим, я уходить права не имею… На бирже труда, знаешь ли, оказаться не хочется. Тем более в моем возрасте…

— Что за газета-то?

— "Красный рабочий".

— И что, ты пешком шел домой после работы?

— Ну а как иначе? Последний трамвай у меня из-под носа ушел. Да я уже привык, что приходится на своих топать… А до утреннего трамвая еще долго ждать. Ну и…

Он продолжал говорить, описывая, как мирно возвращался к себе и как его до смерти испугал вывалившийся из тьмы Бруно Келлер. Опалин тихонечко зевал, прикрывая рот ладонью, и смотрел, как наборщик мнет свою кепку, которую держал на коленях.

— Я бандитом никогда не был, — упрямо продолжал Тихон, — я наборщик, член профсоюза… Честный труженик, больше двадцати лет у кассы…

— А? — встрепенулся Опалин. — У какой еще кассы?

— Касса у нас с литерами, — объяснил Савельев. — Ну, буквами и знаками всякими… И все надо в порядке держать. Шрифты, они ведь разные бывают. Кегль, опять же, путать нельзя, потому что разным кеглем разное число букв в строке получается…

— А кегль — это что? — спросил Ваня.

— Ну, по-простому — размер. Обыкновенно мы используем восьмой или десятый. Для заголовков идет крупнее, конечно. Но заголовки и особыми шрифтами набирают — титульными, у них кегль еще крупнее.

Бруно Келлер был — как и всякий немец — человек исполнительный, и коль скоро ему велели держать язык за зубами и вмешиваться только в крайнем случае, он молчал и не вмешивался. Однако Опалин заметил, как Бруно косится на забытую кем-то на одном из столов газету, и угадал, о чем тот думает. Поднявшись с места, Ваня взял газету и вручил ее Тихону.

— Раз ты наборщик, скажи: каким шрифтом это набрано?

— Не шрифтом, а шрифтами, — тотчас же поправил его Савельев, скользнув взглядом по странице. — Ну и каша… И перенос в заголовке — кто же так делает? — Он удрученно покачал головой. — Молодежь! Это "Рената", десятый кегль, — без колебаний заявил он, тыча пальцем в одну из заметок. — Подзаголовок — "Эльзевир", шестнадцатый… А в заголовок зачем-то "Широкий Ренессанс" влепили…