Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

— Ах, ну если это необходимо… — капризно проворковала Седова. — Давайте, только быстро, пока Алексей не пришел.

Лицо простое, крестьянского типа, но красивое и одновременно надменное, как у королевы, — контраст, который озадачил Опалина. А вот и другой: на вид молода, и тридцати еще нет, а выражение глаз — как у хорошо пожившей женщины. Вблизи становилось заметно, что кожа у балерины уже попорчена гримом, что икры у нее излишне мускулистые, а плечи для женщины слишком широкие. И все же, несмотря ни на что, чувствовалась в Ирине Седовой какая-то изюминка, которая выделяла ее среди остальных, и тогда вы забывали о плечах, которые ее не красили, о крупных пальцах и вообще обо всем на свете.

— Когда вы в последний раз видели Виноградова? — задал привычный вопрос Опалин.

— Когда? На репетиции. Три дня назад… или четыре? Не помню. — Она поморщилась. — Мы репетировали бал, это сложная сцена с гостями, и не все удавалось. В общем, кое-кто наговорил лишнего, и Павлик тоже. — Она улыбнулась. — Потом я позвала его к себе в гримерку и сказала, чтобы он не делал глупостей. Он пообещал извиниться перед Алексеем и ушел. Вот, собственно, и все.

У Опалина возникло неприятное ощущение, что его считают дураком, раз думают отделаться от него таким поверхностным рассказом. Но вспомнил предупреждение Твердовского не пороть горячку и сдержался.

— Когда именно он ушел от вас?

— Когда? — непонимающе переспросила Ирина.

— В котором часу это было?

Балерина задумалась.

— После пяти. Да, после пяти, репетиция тогда длилась долго, — сказала она. — А что, это имеет какое-то значение?

— Виноградов вам не говорил, куда именно он собирался идти после разговора с вами?

— Нет, но, насколько я знаю, он возвращался домой или шел к приятелю, который живет поблизости. Я вам помогла?

— Несомненно, — хмуро ответил Опалин.

Седова с удивлением поглядела на него и, повернувшись к Касьянову, стала обсуждать с ним какое-то адажио. Головня и Бельгард время от времени вставляли свои реплики. У Опалина возникло странное ощущение, что со всем своим опытом, знаниями, умениями он не то что не представляет для этих людей интереса, а вообще не существует. Но тут он вспомнил застывшее лицо мертвого Павла Виноградова, который при жизни, по выражению буфетчика, ходил с румянцем во всю щеку, и внутренне ожесточился.

«Ну нет… Я вас выведу на чистую воду, сукины дети! Кто бы из вас ни сделал это, я до него доберусь…»

Заметив, что артист в костюме филина спустился со сцены, Опалин подошел к нему и выяснил, что того зовут Антон Кнерцер, что он играет злого волшебника Ротбарта, который разрушает любовь принца Зигфрида и Одетты, создав темного двойника последней — Одиллию. Впрочем, куда больше этих подробностей Опалина заинтересовало то, что Кнерцер видел, как Виноградов вышел из «гадюшника» после разговора с Седовой и направился к лестнице.

— Как он выглядел? — спросил Опалин.

— Да как обычно, — пожал плечами человек-филин. — У меня хвост не отваливается? Ужасно неудобный этот костюм, как его ни перешивают, а все равно танцевать в нем анафемски сложно… Здравствуйте, Танечка!

Последнюю фразу он произнес, обращаясь к неприметной на вид брюнетке лет двадцати трех. Она казалась скучной, как позавчерашняя газета, но тут Опалин увидел огонечки в ее глазах, устремленных на него, и тотчас же переменил свое мнение. На своем веку он видел немало подобных обыкновенных девушек, из-за которых распадались семьи и стрелялись поклонники. За незнакомкой шел узкоплечий молодой блондин с тяжеловатой нижней челюстью.

— Таня Демурова — Ефим Модестов — товарищ из МУРа, — объявил филин. — Рад видеть вас живой и здоровой, Танечка. Елизавета Сергеевна ужасно возмущалась, что вы отобрали у нее роль. Ее не утешило даже то, что Головня определил ее в невесты…

Танечка засмеялась, строя глазки одновременно Головне, Модестову и Опалину. Иван задал несколько вопросов и выяснил, что Демурова Виноградова не помнила, а Модестов едва его замечал, потому что танцевал Зигфрида во втором составе и у него не было времени общаться с кордебалетом.

— Зигфрида он танцевал! — передразнила его Танечка. — Это Алексея Валерьевича роль, а ты так…

Модестов насупился.

— Я тоже, между прочим, танцую эту партию, — сухо сказал он.

— Ну так и я вроде как Одетта, — пожала плечами Танечка. — Толку-то?

— Я могу танцевать не хуже Вольского, — продолжал Модестов, волнуясь, и по его лицу Опалин понял, что это для него больная тема. — Где он, кстати? Почему его до сих пор нет?

— Может, повредил себе что-нибудь? — с усмешкой предположил Кнерцер. — И тебя поставят вместо него?

— Издеваешься? — с кислой улыбкой спросил молодой человек.

— Я не издеваюсь, а вот гвозди на сцену кидать нехорошо, — наставительно заметил человек-филин. — На них могут наступить другие.

Модестов побагровел.

— Я ничего не кидал… Антон, это подло!

— Нет-нет, ты что-то бросал на сцену, я видел, — добил собеседника человек-филин.

— Что ты мог видеть? Что ты придумываешь?!

— Я в кукушке сидел, и ты меня не заметил. Ты думал, что ты один…

— Что значит — в кукушке? — вмешался Опалин.

Выяснилось, что кукушкой называют специальную ложу осветителей, расположенную за занавесом, но используют ее не только они. Во время представлений, если зал полон, в кукушке занимают места и зрители из числа работников театра.

— Он мне что-то рассказывал о своей бабушке, ворожее, — сказала Таня Кнерцеру, кивая на сконфуженного Модестова. — Что, взял у нее заговоренный порошочек и на сцену насыпал, чтобы Алексей Валерьич споткнулся? — Она хихикнула. — Смотри, Ефим, если он узнает, мало тебе не покажется.

— Какой порошок, что за глупые суеверия, товарищи! — защищался Модестов, но выражение лица у него было как у человека уличенного, и Опалин ему не поверил.

Таня Демурова встрепенулась и повернула голову.

— Ну наконец-то! — вырвалось у нее.

Среди зрителей произошло движение. В зале только что появился новый человек.

Это был принц, настоящий сказочный принц, с белокурыми волосами, серо-голубыми глазами и тонкими чертами лица. Красивый, высокий, великолепно сложенный — трудно было представить себе женщину, которая бы прошла мимо него, не влюбившись. Принц был одет в белое трико, сиреневый с золотом колет и светлые сапожки, а на голове у него красовалась диадема. Однако едва ли не больше, чем внешность, впечатляла его энергетика. От него словно шла мощная волна силы, но в ней не чувствовалось положительного начала, и Опалин невольно насторожился.

— Алексей Валерьевич!

За принцем, не поспевая за его стремительным балетным шагом, бежала грузная женщина, которая раньше в коридоре объясняла Опалину, как пройти на репетицию. В руках ее трепыхался знакомый сыщику красный колет.