Игорь Лебедев - Формула алхимика

— Сок сомы?

Профессор кивнул, не отрывая взгляда от шара.

— Юрий Александрович, зачем? Зачем вам это золото?

Ученый наконец оторвался от лицезрения очага и обратил взор к посетителю. Вид у него был растерянный, глаза моргали. Похоже, прозвучавший вопрос уже не однажды возникал у него в голове, но всякий раз профессор гнал его, не желая давать честный ответ.

— Странный вопрос… — сказал он. — Я не могу больше ничего делать. Да я и не хочу.

— Но какой от этого прок? — не отступал Петр Павлович. — Может ли золото вернуть жизнь? Молодость? Может ли сделать счастливым? Вы стали его рабом.

— Возможно, вы правы, мой друг… — пробормотал профессор и опустился на стул. — Кажется, я не в силах противиться ему…

В прихожей послышался шум, и в лабораторию вошел Аладьин с корзинкой, набитой нехитрой снедью.

— Ну что же вы так долго? — к Юрию Александровичу вернулась былая бодрость. — Прошу меня извинить, — поклонился он Жаркову, — я вынужден вернуться к опыту.

— Последний вопрос. Не замечали ли вы в последнее время рядом с Крючиным худощавого господина без волос? У него еще нижняя челюсть смещена.

— Нет, — отмахнулся Горский, направляясь к тигелю. — Аладьин, помогите мне!

Желание чиновника сыскной полиции Ардова ознакомиться с архивными делами об изготовлении фальшивых денег вызвало в управлении некоторое удивление — с такими просьбами сюда обращались нечасто. Точнее сказать, никогда не обращались. Впрочем, прошение за подписью пристава третьего участка Спасской части было признано оформленным по всей форме, и через три четверти часа на обшарпанный стол, который архивный чиновник уступил сыщику, была навалена груда пыльных папок с делами четырехлетней и более давности — тех, кто мог бы уже выйти на волю и приняться за старое.

Ардов принялся перебирать.

Степан Бубенцов — осужден за разбой и деланье фальшивых ассигнаций: наловчился окрашивать бумажную массу, приготовленную для поддельных билетов, особым составом, получаемым из сандалового дерева с добавлением различных приправ. Лишен всех прав состояния, сослан в Сибирь на шесть лет.

Помещик Полянский — проводил у себя в усадьбе эксперименты по нанесению водяных знаков: сначала пытался сделать надписи посредством сала, потом по совету жены Прасковьи Лукиничны перешел на деревянное масло. На допросе показал, что умысла к деланию фальшивых ассигнацией не имел, а был возбужден к научному познанию в результате спора с отставным прапорщиком Хомяковым, уверявшим, что прозрачность слов по краям банкнот наводится чесноковым соком. Все трое сосланы в Сибирь на житье сроком на четыре года.

А вот губернский секретарь Сандулов, догадываясь, что изображение водяного знака образуется в результате уменьшения толщины бумаги, пытался добиться такого эффекта на своих изделиях путем «соскабливанія литеръ по угламъ»; на допросе жаловался, что нередко в результате такой операции проскабливал бумагу насквозь. Помещен в смирительный дом сроком на восемь лет.

Значительно более смышленым оказался швейцарский подданный Людвиг Даненберг, заказавший бумагу фабриканту Габриелю Древсену в Лакендорфе. При обыске в подвале дома на Гороховой у Даненберга было обнаружено оборудование для незаконной печати, включая гальваноформы из железа. Двенадцать лет каторги.

Некто Феликс Цензики уговорил работника бумагоделательного отделения Экспедиции заготовления государственных бумаг Петра Рудакова стащить со складов листы для 10-рублевых ассигнаций. Какими способами и с чьим участием означенный Цензики намеревался произвести печать на краденой бумаге, расследовать не стали. Преступники получили осуждение на каторжные работы с лишением всех прав состояния сроком на 7 и 9 лет.

Перебирая наклеенные на картонки фотокарточки преступников, разглядывая таблицы с указанием примет, листая подшитые в папках страницы протоколов допросов, рапортов, актов, описей и свидетельств, Илья Алексеевич в какой-то момент отметил про себя, что все эти изловленные полицией злоумышленники не были профессиональными преступниками. Какие-то из них взялись за преступный промысел из любопытства или по глупости, другие, вполне образованные и технически подкованные, вынашивали планы обогащения вполне расчетливо и последовательно, однако же ни те, ни другие, сколько можно судить, не имели устойчивых связей в криминальной среде и действовали скорее по наитию, в одиночку. Между тем сделать поддельные билеты — это ведь полдела. Организовать под них сеть сбыта — вот это, пожалуй, фокус, который без участия теневых воротил преступного мира вряд ли исполнишь. Однако же такие преступники если и попадают в руки полиции, то заподозрить их в связях с подпольным деланьем обыкновенно не удается. Выходит, если описанный Глебовой преступник и имеет отношение к фальшивомонетному промыслу, искать его среди известных блинопеков, скорее всего, бессмысленно. По крайней мере, описанных Глебовой особенностей — скошенный подбородок и шрам в виде треугольника — обнаружить в описаниях так и не удалось.

Впрочем, имелся еще один способ навести справки об этом вопросе, и Илья Алексеевич наметил это исполнить в ближайшее время.

На кухне дома графа Лушникова по Мараморному переулку сухощавый лысый господин со скошенным подбородком и треугольным шрамом под нижней губой угощал кухарку Дарью французским абрикотином из пузатой бутылки и шоколадными конфетами. Та уже совершенно зарделась, глубоко дышала и хохотала невпопад.

По случаю недавней скоропостижной смерти повара Макара Саввича Дарья оказалась временно ответственной за хозяйский стол и сейчас занималась обедом, который следовало через полчаса подать в столовую. Истомленные с луком соленые огурцы она высыпала из сковороды в кастрюлю, где вот уже три четверти часа при медленном кипении варились резанные кубиками боровички — была задумана грибная калья. К ней также планировались рисовые котлеты в клюквенном соусе и пирожки из вытяжного теста — барин держал пост.

На кухню вбежал мраморный сеттер.

— Куда, Ланкашир, нельзя! Фу, фу! Ступай! — захлопала кухарка в ладоши перед собачьей мордой. — Хозяин не велит, — обернувшись, пояснила она ухажеру, — у него несварение, ему особое кушанье готовят.

— Графу? — пришепетывая, спросил гость.

— Собаке! — опять хохотнула девица. — К ней особый доктор ходит.

— Чудное имя, — вставая, хмыкнул лысый. — Придумают же. И часто барин на охоту ходит?

— Сейчас уже нет. Как сыночка застрелили, так бросил.

— Да что ты! На охоте?

— Да, на Сретенье еще. Барин страсть как горюет. Очень Алешеньку любил. На следующий год собирались свадьбу играть.