Андрей Курков - Самсон и Надежда

— Ну говорите же! — попросила.

Он подошел к краю фонтана-колодязя, указал рукой на фигурку Самсона, разрывающего пасть льву.

— Знаете, кто это?

— Самсон? — спросила она и тут же звонко расхохоталась. — Вы решили мне своего тезку показать?

— Да, — кивнул парень. — Тут впервые познакомились мои родители. На базарчике. А потом бросили сюда монетку. И меня назвали Самсоном в его честь, — кивнул он на смешноватую фонтанную фигуру. — Не было б его, не было б и меня!

— Как пьетозненько [3] Пьета (от итал . pietá) — милосердие, благочестие. Здесь: трогательно. ! — всплеснула она ручками. — Но вы действительно милашка! — Ее рука коснулась плеча куртки, словно она хотела привлечь Самсона поближе к себе. Коснулась и вернулась на место.

— Мне кажется, важно сохранять какие-то фамильные истории! Чтобы тепло в душе оставалось, — голос Самсона стал серьезным, чуть назидательным. — Я сегодня про старые убийства читал… Ну я не буду вам сейчас настроение портить, но мне потом раненый товарищ сказал, что каждый человек есть свидетелем зла или преступления, что каждый, в конце концов, за это заплатит или тем, что станет жертвой, или тем, что будет признан соучастником. И сказал, что я должен еще раз внимательно осмотреться по сторонам, чтобы увидеть то зло, которое я сознательно не замечаю…

— И где вы его увидели? — несколько обиженно спросила Надежда. — У нас дома?

— Что вы, мне ваши родители очень милы! Нет! Зло сейчас находится в моей квартире! Прямо в кабинете покойного отца. Они там спят, они там обсуждают дезертирство, чтобы успеть домой к посевной!..

— И кто же это они?

— Антон и Федор, красноармейцы, — пояснил Самсон. — Они принесли в квартиру три ящика с реквизированным или ворованным добром. И мешок с вещами портного…

— Но, может, они действительно реквизировали?

Самсон отрицательно мотнул головой.

— Теперь я знаю, что реквизированное отвозится на склады, а не на квартиры, где солдат определили на постой!

Надежда замолчала. Она думала и смотрела на безводный фонтан, на мусор, валявшийся под ногами, на деревянные прилавочки, кособокие и изломанные.

— Я бы на вашем месте спросила их прямо! — сказала она вдруг, решительно подняв взгляд на Самсона.

— Завтра я заведу на них дело и опишу свои подозрения подробно! Потом дам товарищу Найдену, и он своей рукой напишет, что делать дальше.

— Видите! Вы переживаете, а правила уже существуют! Надо только не забывать им следовать!

— Да! — согласился Самсон. — Пойдемте, я вас проведу домой!

— Пойдемте!

Когда они вышли к углу Межигорской и Спасской, неожиданно вокруг погасли электрические фонари.

— Ну вот, — грустно выдохнул Самсон. — На электростанции закончились дрова!

— Вы можете достать наган? — спросила испугавшаяся темноты Надежда.

Самсон отстегнул деревянную крышку кобуры, вытащил тяжелый наган, показал ей.

— Не бойтесь, — сказал нежно. — Я вас смогу защитить!

Его глаза привыкли к темноте довольно быстро. Они шли медленнее обычного, стараясь прислушиваться не только к своим шагам. Остался позади покинутый пассажирами и водителем вагон трамвая, остановившийся, видимо, по той же причине внезапной пропажи электрической энергии.

Надежда взяла Самсона под руку и прижалась к нему боком. Они остановились.

— Ты можешь выстрелить? — прошептала она заговорщицки.

— Зачем? — спросил он.

— Чтобы боялись не мы, а нас! — Ее теплое дыхание ударило прямо в левое ухо.

Самсон зарядил наган, посмотрел в темное, спрятавшееся в себя небо и туда же выстрелил. Воздух от выстрела зазвенел и посыпался эхом на крыши близлежащих домов и дальше. Было слышно, как кто-то сорвался с места и побежал, громко ударяя подошвами по булыжнику.

— Спасибо! — прошептала в левое ухо Надежда. И тут же он ощутил ухом прикосновение ее нежных, чуть липких губ.

То, что кабинет у Найдена был в два раза меньше его кабинета, удивило Самсона сразу. Но спросить об этом он решился только этим утром, когда постучал и зашел к нему также и с вопросом заведения дела о преступлении.

Найден сидел на кушетке за столом и с выражением лица, какое может возникнуть, если в рот залетела муха, читал какие-то рукописные бумаги. Левая рука, согнутая в локте, неподвижно висела, подвешенная к шее полотняным ремнем. А может, это был и ремень от винтовки. При виде Самсона на лицо его набежала благосклонность. В ответ на безобидный бытовой вопрос Найден кивнул на буржуйку у окна.

— Тут уютнее, — сказал он. — Быстрее топится, да и сосредотачиваться легче! Как в тюремной камере!

— А что, в большом кабинете работать труднее?

— Там стены не давят, а когда стены давят — это стимулирует! Меньше пустых размышлений, больше работы!

— У меня ведь совсем большой кабинет, — растерянно высказал Самсон, задумавшись о только что услышанных словах.

— Да мы тебя скоро уплотним! — пообещал Найден. — Ты-то по какому делу? А то мне вот каракули агентов читать надо!

— Хотел совета, — признался Самсон. — Мне дело заводить, как при царе было? Через «Донесение»?

— А что, уже есть дело?

— Оно и было, но я до вчерашнего разговора этого еще не понимал. Вы же сказали вчера, что каждый человек живет среди преступников и преступлений, но старается их не замечать, пока сам не станет жертвой!

— Ну?

— У меня в квартире на постое два красноармейца. Они уже снесли ко мне три ящика и два мешка награбленного и планируют дезертировать для возвращения домой к посевным работам.

— А я что говорил! — покачал головой Найден. — Ну давай, впрягайся!

— Так получается, что я доношу сам себе о преступлении?

— Нет, «донесений» больше не пишем! Ты пиши заявление о преступлении в судебно-уголовный розыск Лыбедского участка. Потом покажешь мне, и я тебе наложу резолюцию на расследование! Понял?

Самсон кивнул и отправился за свой стол. Снял ремень с кобурой, опустил на пол по левую от стула сторону. Сразу задышалось ему легче, и, словно боявшиеся прежде его вооруженности, новые мысли в голову пришли. Позвал Васыля, попросил чаю и бумаги. Тот принес папку с делами царской полиции.

— Чистой бумаги пока нет, — сказал он. — Расшивайте дела и на свободных оборотах пишите! А чай сделаю!

Стараясь не отвлекаться на царские протоколы и заключения, выбрал Самсон несколько мало исписанных страниц. Опустил перед собой на покрытую туго натянутой темно-зеленой кожей часть столешницы. Достал ручку и чернила. Сверху написал: «Заявление». Ну и дальше пошло оно легко, словно он всю жизнь заявления писал: «Сим заявляю о преступных деяниях красноармейцев Антона и Федора, готовящихся к дезертированию из Красной армии и подозреваемых в грабежах и незаконных реквизициях…»