Мишель Бюсси - Безумство Мазарини

Теперь я знал. И я выдержал.

Отец, который не остановится перед тем, чтобы заживо похоронить родного сына, уж точно не остановится и перед тем, чтобы заняться махинациями с недвижимостью, а потом сбежать. Без моей матери. Без меня. С рыжей девицей, Джессикой. Я это знал. Но…

И все же каким бы абсурдным это ни казалось, я не мог поверить ни единому слову из рассказа дяди.

Тьерри мельком глянул в маленькое зеркальце, поправил воротник рубашки, как будто для него настала минута славы, как будто он наконец дождался триумфа.

— Официально, — продолжал он, — скандал закончился самоубийством твоего отца. Это устраивало всех, особенно на острове. Суда не было, дело замяли. Но на самом деле это мало кого обмануло. У него осталось много друзей, он был влиятельным человеком, ему не так уж трудно было притвориться мертвым.

— Вы с самого начала знали, что он жив? — наконец взорвался я и сам удивился, как твердо прозвучал мой голос.

— Да, — спокойно ответил Тьерри. — И твоя мама тоже. Она нам и рассказала. Ей тоже пришлось много выстрадать, слишком много. Ты не можешь этого помнить, но твой отец не был очень верным, очень честным по отношению к твоей матери…

«Не впутывай сюда маму!» — мысленно крикнул я, но против воли вспомнил мамино предсказание, ее последние слова, намекавшие, что мой отец не умер, а всего лишь далеко уехал. И ее отчаяние из-за того, что она вышла замуж за человека, который сошел с ума, стал преступником… Изменял ей. Отчаяние довело ее до самоубийства.

А Тьерри все вещал, этакий несмолкающий вестник беды.

— Время от времени — это случалось редко — мы получали письма от него. Он спрашивал о тебе. Твой отец по-прежнему был одержим историей с Безумством Мазарини и почему-то думал, что тебе что-то известно о сокровище. Ты, конечно, на нас сердишься, Колен, но мы старались тебя защитить. Делали что могли. Может, неумело, неловко, но мы не могли сказать тебе правду.

Я хотел, чтобы он остановился, замолчал. Какие еще чудовищные вещи он собирается сказать?

— Отец манипулировал не только тобой, — продолжал Тьерри, — то же самое он проделывал с Анной, твоей мамой. Моей сестрой. Моей единственной сестрой.

В эту минуту произошло нечто очень странное. Опухшая от слез Брижит встала и наклонилась ко мне, будто хотела обнять.

За всю жизнь она ни разу не обнимала меня. Даже десять лет назад.

Я так удивился, что чуть было не рванулся ей навстречу, как маленький.

Тьерри схватил жену за руку. Почти грубо.

— Нет, Брижит! Держись! Ты же не сломаешься теперь?

Она покачала головой, всхлипнула и снова тяжело опустилась на кровать. Мне все отчетливее казалось, что в комнате несет враньем.

Тьерри не унимался:

— Да, Колен, такое трудно принять. Ты думал, что твой отец — погибший герой, а он оказался живым подлецом.

Мое молчание нетрудно было истолковать.

— Колен, я не заставляю тебя верить мне, я прекрасно знаю, что ты меня недолюбливаешь. Понадобится время, чтобы это принять. Но знаешь, это почти удача, что он попытался тебя убить. Это поможет смириться с очевидным.

Тьерри положил руку на плечо жены, прежде я за ним таких нежностей не замечал.

— На самом деле истину ты уже знаешь, теперь тебе надо ее просто переварить. Сволочь! Сволочь!

Я ненавидел Тьерри за его правоту. Ненавидел за то, что мне не в чем его упрекнуть. Мой дядя ни в чем не виноват — в отличие от отца. Но сердце твердило обратное.

— Все мне говорят, что мой отец был замечательным человеком. Все на острове…

Брижит наконец заговорила, голос у нее срывался.

— Колен, люди не хотели делать тебе больно. Они хотели тебя защитить. И потом…

Тьерри холодно ее перебил:

— Твой отец втянул в свои дела многих из местных, и для них донести на него означало бы донести на самих себя.

А как же няня?

И нотариус Серж Бардон?

И журналист из «Островитянина»?

Они все — сообщники? Все — лжецы? Все обмануты моим двуличным отцом?

— Почему он захотел меня найти? Из-за нотариуса?

Тьерри улыбнулся так, будто у него на все был припасен ответ.

— История с нотариусом — предлог, чтобы заманить тебя на остров. В досье не было ничего или почти ничего. Пустышка. Истинная причина — Безумство Мазарини, пресловутый клад. Не знаю, как это вышло, но, похоже, тебе известна часть правды о сокровищах. Он часто расспрашивал нас об этом в своих письмах.

Значит, даже история с нотариусом была предлогом? Эта история с признаниями и собственностью? Отца интересовало только скрытое в моей голове воспоминание?

Тьерри склонился надо мной, оперся о мое колено:

— Ты правда ничего не помнишь?

И он туда же?

И его интересует лишь воспоминание, якобы запрятанное где-то в моей памяти?

— Что я должен помнить?

— То, о чем я только что говорил. Безумство Мазарини.

И снова перед глазами промелькнули картинки последнего застолья в аббатстве, ссора, мама в льняном платье, отец держит меня за руку и, наклонившись, что-то шепчет на ухо. Но какой-то инстинкт не позволил мне рассказать об этом.

— Нет, — ответил я, надеясь, что прозвучало естественно. — Я ничего не помню.

Тьерри моим ответом удовлетворился, но Брижит, похоже, уловила мои колебания.

— Хочешь остаться один или еще что-то тебя интересует? — спросил дядя.

— Я лучше побуду один.

— Хорошо. Мы уедем завтра утром — если полиция отпустит. Так будет лучше для всех.

Он посмотрел на меня смущенно, повернулся к двери, оглянулся на Брижит, предлагая последовать за ним.

Она замешкалась. Поцеловала меня и крепко, очень крепко обняла, а потом тихо, почти не шевеля губами, прошептала в самое ухо одно-единственное слово:

— Прости…

И тоже ушла.

Несмотря на факты, на здравый смысл, на мой собственный опыт, несмотря ни на что, мной владела одна неотвязная мысль. Дурацкая мысль, но только она одна давала мне силы удержаться от того, чтобы не разбить себе голову о стену или не задушить себя пожелтевшей подушкой.

Я не верил ни единому слову из того, что рассказал Тьерри!

Суббота, 19 августа 2000, 23:52

Площадка для отдыха в Фонтене-ле-Конт

Было около полуночи, а Симону оставалось проехать до Морнезе еще больше четырехсот километров. Всю дорогу вереница машин то растягивалась, то сжималась, на последние пятнадцать километров ушло пятьдесят минут. По радио сообщили, что какой-то отпускник потерял на шоссе багажник с крыши. Через двадцать три километра столкнулись машины.

Уже больше часа он вплотную, бампер к бамперу, полз за одним и тем же синим «ситроеном ксантия» с эльзасскими номерами. В левом ряду двигалась бежевая «тойота королла», которую Симон, в соответствии с необъяснимым воздействием механики текучей среды, обогнал уже раз двенадцать, и столько же раз она обошла его. Сейчас «королла» опережала его метров на пятьдесят, но «твинго» потихоньку, сантиметр за сантиметром, ее настигал.