Валерия Вербинина - Заколдованное кресло

— Ночью всякое бывает, — сказал агент Логинов.

Сегодня ему выпала ночная смена, но в московском угрозыске работа в это время суток могла означать что угодно. Может, пронесет и не случится серьезного преступления или громкого ограбления, о котором на следующий день будет судачить весь город, а может, обчистят отделение Госбанка или учинят что-нибудь такое же скверное. Не зря же считается, что ночь — время темное и для темных делишек как нельзя более подходящее. Но уже перевалило за полночь, и становилось даже как-то скучно. Телефон молчал, за окнами стояла, как часовой, непроницаемая мгла, и коллега Логинова, совсем еще молодой и начинающий сыщик Ваня Опалин, заерзал на месте. По неопытности он преувеличивал важность того, что попал в ночную смену, и томительное ожидание неизвестно чего действовало ему на нервы. Он был готов к опасностям, к риску, к тому, что в книгах именуется приключениями, и их отсутствие неприятно задевало его.

От Логинова не укрылось, что его юный коллега нервничает. Старый сыщик (на самом деле он был совсем не стар) усмехнулся и, мысленно прикинув, чем можно отвлечь нетерпеливого юнца, незамедлительно принял решение.

— Да, ночью иногда такое случается… — повторил он раздумчиво. — Вот, к примеру, иду я как-то по улице. Уже после смены, и мыслями, знаешь, вроде уже как дома, то есть почти. Год назад было дело, то есть примерно год назад…

— И что? — решился спросить Опалин, который пока не видел в рассказе ровным счетом ничего интересного.

— Идет навстречу человек и кресло несет. Тяжелое такое кресло, прежних еще времен. И я заинтересовался.

— Потому что он ночью нес кресло?

— Потому что он увидел, что я в форме, и пытался метнуться назад, но кресло ему помешало. Тогда он решил сделать вид, что все в порядке, и хотел быстро проскочить мимо меня. Ну, я и остановил его. Кто вы такой, гражданин, говорю. Предъявите документы и объясните, куда направляетесь с этим предметом мебели. Он стал путаться и бормотать, что кресло его собственное и он несет его в свою квартиру. Так, говорю, значит, вы, гражданин, в отдельной квартире живете? Он на меня глазами сверкнул и говорит — да, свою квартиру имею. И вообще, говорит, нет такого закона, чтобы жить исключительно в коммуналках…

Опалин почесал щеку, но ничего не сказал. У него самого не было даже угла в коммуналке, не говоря уже о комнате.

— А документы не предъявляет, — продолжал Логинов. — Я, говорит, их дома забыл. Ну, раз такое дело, я решил его к нам отвести. Очень уж меня его кресло заинтересовало.

— Почему?

— А потому, — ответил агент, — что он уже сто раз мог бросить кресло и убежать, но упорно за него держался. И имя свое не хотел назвать. Как думаешь, кем он в итоге оказался?

— Ну, — протянул Опалин, припоминая все, что успел узнать в угрозыске о хоть сколько-нибудь похожих случаях, — опытный вор бросил бы кресло и сбежал. А если бы не сбежал, все документы у него были бы в порядке, и имя он назвал бы без запинки. Не настоящее, конечно, но… Короче, ты поймал неопытного вора. Я угадал?

— Ну, в каком-то смысле да, — хмыкнул агент. — Пока я вел его к нам, он совсем растерялся и стал мне сулить деньги, если я его отпущу. Тут я, честно говоря, разозлился и велел ему идти быстрее… А у нас он кинулся в другую крайность и стал всем угрожать. У него знакомые в Моссовете, он этого так не оставит, он честный человек и как его смели задержать из-за какого-то кресла. Он будет жаловаться, он напишет в газеты и не помню куда еще.

— Товарищу Зиновьеву?

— Нет, Рыкову.

— А он пьяный был?

Вопрос Опалина может показаться нелогичным, и тут необходимо сделать маленькое разъяснение. Дело в том, что видный партиец товарищ Рыков, в те годы принадлежавший к когорте вершителей судеб СССР, особенным уважением не пользовался и слыл горьким пьяницей. Мало того, когда в начале 20-х годов начали выпускать водку крепостью в 30 градусов, злые языки немедленно обозвали ее "полурыковкой", потому что товарищ Рыков-де пьет исключительно крепкие 60-градусные напитки.

— Нет, он был трезвый, — ответил Логинов на вопрос своего собеседника о задержанном.

— А как он выглядел?

— Обыкновенно. Лет двадцати пяти на вид, рост около метра семидесяти, волосы светло-русые, ну и глаза. Как у всех, кого берут с поличным. Одет в толстовку и в хорошие брюки, которые шил явно не "Москвошвей", а на ногах — желтые ботинки.

— Нэпман, что ли? — спросил Ваня недоверчиво.

— Ага! Догадался? Он толстовку надел, чтобы внимания не привлекать, а про ботинки забыл. Но это все мы уже потом выяснили. Ты мне лучше расскажи, зачем ему кресло понадобилось.

Опалин сморщил лоб.

— Ну, раз нэпман не хотел его бросать… Кресло дорогое? Или в нем что-то было спрятано?

— А знаешь, может, из тебя и выйдет толк, — заметил Логинов одобрительно. — Я тоже товарищам сказал: явно же дело нечисто. Что-то с креслом не так. Тут нэпач наш позеленел и демонстративно на свое кресло сел — не снимете, мол. Но не на таких напал. Стащили мы его с кресла, пару тумаков дали — а что, он же сопротивлялся — и стали кресло изучать вдоль и поперек. Спицами проткнули, обивку сняли и в конце концов нашли.

— Золото? — спросил Ваня с любопытством. — Или бриллианты?

— Деньги.

— И много?

— Ну… Три тысячи.

Опалин присвистнул.

— Ого! Я слышал, за три тысячи можно кооперативную квартиру купить…

Агент покосился на него. В глазах Логинова мелькнули и погасли иронические огоньки.

— То-то и оно, что нельзя, Ваня. Потому как это не советские деньги были, а керенки.

Тут, надо сказать, Опалин изумился. Потому что в 1926 году керенки, то есть деньги бесславно канувшего в Лету Временного правительства, возглавляемого Керенским, не стоили даже бумаги, на которой были напечатаны. Ими можно было разве что растопить печь.

— Слушай, но если эти деньги сейчас ничего не стоят… — Юноша нахмурился. — Что же твой нэмпан так волновался? Почему предлагал тебе взятку, лишь бы ты его отпустил?

Логинов расхохотался.

— Видел бы ты его лицо, когда мы вытащили из кресла этот сверток! Керенки были завернуты в газету, — пояснил агент. — Сначала задержанный бормотал что-то вроде: "Оля меня никогда не простит… Один раз попросила об одолжении, и тут такое! Она меня убьет, и будет совершенно права!". А через минуту, когда мы развернули газету, предъявили ему эти бумажки и попросили объясниться, у него сделался такой вид, словно его вот-вот удар хватит. Но он отдышался, сел поудобнее, попросил папиросу, и его прорвало.

Тут Логинов выдержал театральную паузу, и Опалин заерзал на месте.

— Ну, ну, не томи! — не выдержал он.

— Короче, его фамилия оказалась Ушаков. Мать — баба хваткая, держала несколько палаток и торговала всем, чем только можно. Он считался ее компаньоном, но на самом деле заправляла всем она, а он только деньги тратил.