Анна Грин - Загадочные расследования Вайолет Стрендж

— Он стрелял дважды и быстро, — сдержанно вмешался полицейский. — Мы найдем пулю за этим зеркалом.

Но когда по прибытии следователя было проведено исследование зеркала и стены позади него, пули не было обнаружено, ни там, ни где-либо еще в комнате, кроме как в груди мертвеца. Только один выстрел был произведен из его пистолета, как свидетельствовали пять находящихся в нем пуль. Случай, который казался таким простым, имел свои тайны, но утверждение, сделанное миссис Сондерс, больше не имело веса, и не было доказательств, предлагаемых разбитым зеркалом, которые считались, бесспорно, установившими факт того, что в комнате был произведен второй выстрел.

Тем не менее, было также очевидно, что пистолетный выстрел был произведен, издалека. На пижамной куртке и теле убитого не было никаких следов пороха, но пуля была выпущена из пистолета, который он держал в руке. Таким образом, аномалия столкнулась с аномалией, оставив открытой еще одну теорию: пуля, найденная в груди мистера Хэммонда, выпущена из окна, и тот, кто его застрелил, ушел через него. Но это требовало бы, чтобы выстрел был произведен не с того места, где убитый был найден. Но его рана была такой, что с трудом можно было поверить, что убитый мог двигаться.

Тем не менее, поскольку следователь был добросовестным и внимательным, он предпринял самый серьезный осмотр земли под вышеупомянутым окном. Обыск полиции был безрезультатен, за исключением того, что привлек внимание людей по соседству, рассказавших о человеке, которого видели ночью, пересекающим поля в большой спешке. Но поскольку никаких дальнейших подробностей не поступало, и даже не было описания этого человека, по которому его можно было бы опознать, не было никакой зацепки в этой истории, если бы не выяснилось, что в тот момент, когда сообщение об этом дошло до ушей миссис Хэммонд (почему всегда находится кто-то, кто передает эти сообщения?) Она очнулась от оцепенения, в которое впала, и диким голосом воскликнула:

— Я знала это! Я ожидала этого! Муж был застрелен через окно этим негодяем. Он никогда не стрелял в себя, — эти заявления, затихая, переходили в непрерывный крик. — О, мой малыш! мой бедный ребенок!

Такие слова, несмотря на то, что это плод домыслов, заслуживали какого-то внимания, подумал следователь, и при первой же возможности, едва женщина пришла в себя и немного успокоилась, чтобы ответить на его вопросы, он спросил ее, кого она имела в виду под словами «Этот негодяй» и по какой причине приписывает смерть мужа чему-либо другому, кроме его собственного отвращения к жизни.

Однако горячее сочувствие полицейского к женщине стало ослабевать, поскольку та встретила вопрос холодным взглядом, за которым последовало несколько двусмысленных фраз, совершенно непонятных. Она сказала, негодяй? Она не помнит. Они не должны обращать внимание на то, что она, возможно, произнесла в своем безумии в то время. Но в одном они могут быть уверены: ее муж не застрелился. Он слишком боялся смерти и кроме того был очень счастлив. Что бы люди ни говорили, муж слишком любил свою семью, чтобы оставить ее.

Коронерам и другим официальным лицам не удалось добиться чего-либо еще от нее. Даже когда ее спросили с суровой настойчивостью, как она объяснит, что младенца нашли лежащим на полу вместо его кроватки, ее единственный ответ был таким:

— Отец пытался успокоить его. Ребенок плакал ужасно, как вы слышали от тех, кто не спал ночью, и мой муж качал его, когда прилетела пуля, из-за которой Джордж упал на ребенка.

— Качал младенца с заряженным пистолетом в руке? — резко возразил полицейский.

У нее не было ответа на это. Женщина призналась, когда узнала, что пуля, извлеченная из тела мужа, соответствует другим пулям пистолета, взятого у него из рук, что муж был не только владельцем этого пистолета, но и имел привычку спать с ним под подушкой. Но, кроме этого, ничего. Удивляли ее сдержанность и холодные отталкивающие манеры.

Вердикт о самоубийстве был вынесен жюри коронера, и компания по страхованию жизни, в которой г-н Хэммонд только недавно застраховал себя на большую сумму, воспользовавшись содержащейся в полисе оговоркой о самоубийстве, объявил о своем решении, о не выплате страховки.

Такова была ситуация, известная Вайолет Стрэндж и широкой публике, в тот день, когда ее попросили встретиться с миссис Хэммонд и узнать, что может изменить ее мнение относительно справедливости этого вердикта и позиции, принятой страховой компанией.

Часы на каминной полке в розовом будуаре мисс Стрэйндж показывали три, и Вайолет с некоторым нетерпением посмотрела на дверь, когда в неё тихо постучали, и пожилая добродушная горничная привела ожидаемого посетителя.

— Вы миссис Хэммонд? — спросила она с естественным страхом перед слишком черной фигурой, резко контрастирующей с розовой комнатой.

Ответом было медленное поднятие вуали, скрывающей лицо, которое она видела только в газетах.

— Вы — мисс Стрендж? — запнулась ее посетительница. — Молодая леди, которая…

— Я, — прозвучал звонкий ответ. — Я тот человек, которого вы хотите видеть. И это мой дом. Но это не делает меня менее сопереживающей вашему несчастью или менее желающей помочь вам. Конечно, вы понесли две величайшие потери, которые могут быть у женщины: я знаю вашу историю достаточно хорошо, чтобы говорить это. Но что вы расскажете мне в доказательство того, что вы должны получить страховку? Надеюсь, что-то важное, иначе я не смогу вам помочь. То, что вы должны были сообщить жюри коронера, — и не сделали этого.

Румянец на ее лице был единственным ответом на эти слова, но не портил утонченности молодой вдовы, а скорее добавлял ее. Вайолет наблюдала, как вдова бледнела и краснела, и это серьезно повлияло на нее (почему она не знала, поскольку миссис Хэммонд не реагировала ни взглядом, ни жестом), придвинула стул и попросила свою гостью присесть.

— Здесь мы можем разговаривать в полной безопасности. Когда вы почувствуете себя готовой говорить, расскажите, чтохотелисообщить. Это никуда не пойдет дальше. Вы можете мне довериться.

— Но вы так молоды и так… так…

— Так неопытны, вы хотите сказать, и так очевидно, что я представительница того, что ньюйоркцы называют «высшим обществом». Не беспокойтесь по этому поводу. Моя неопытность вряд ли продлится долго, и мои светские увлечения более склонны подкрепить мою эффективность, чем отвлекать от нее.

Лицо Вайолет озарилось улыбкой — не той ослепительной, что часто видели на ее губах, а поддерживающей вдову и побуждающей ее говорить. — Вы знаете факты? — Я прочитала все газеты, сообщавшие об этом.

— Я не верю им.

— Это хорошее качество…