Сигизмунд Миронин - Последнее дело Лаврентия Берии

Методы провокаций западных спецслужб в подобных ситуациях удивительно примитивны. Дело в том, что западный обыватель, как главный потребитель подобной дезы, весьма глуп. Вы должны быть изобретательны. Современная разведка знает сотни способов устранения неугодных лиц таким образом, что даже самое тщательное исследование докажет естественную причину смерти. Не следует пользоваться дубиной, чтобы убить комара. Безопасности не может быть без ответственности. Ответственности не бывает без постоянно прививаемой привычки отвечать за свое «дело, которому ты служишь». Отвечать в неизбежном наказании.

И, наконец, самое главное — необходимо возвратить в практику работы министерства соблюдение социалистической законности. 9 марта 1953 года, выступая на похоронах Сталина, с трибуны Мавзолея я отметил необходимость гарантирования каждому гражданину СССР предоставленных ему Конституцией прав личности, и я выполню это обещание. И это нужно делать на фоне усиления борьбы со шпионами и внутренними врагами, в том числе со всякого рода преступниками, посягающими на творческий труд и безопасность советского народа. В 1938 году великий Сталин направил меня в органы, чтобы искоренить ежовщину, а сейчас я пришел сюда, чтобы искоренить игнатьевщину. Перефразируя моего предшественника, скажу: «Нужно не снимать белые перчатки, а наоборот, надевать их по несколько пар и немедленно прекратить “осторожные” избиения арестованных». Не следует во всех арестованных сразу видеть преступника, как это делают службисты-карьеристы, а по сути — потенциальные нарушители социалистической законности.

Следует решительно бороться с такими службистами-карьеристами, у которых все расставлено по полочкам, пронумеровано, занесено в реестр. Бирочка с обозначением на каждом. Так ведь гораздо проще — с бирочками. Сразу становится понятно, кто шпион. И если доходит до столкновений — ты уже не в человека стреляешь, а в империалиста и шпиона, не в соседа, а во врага народа… И совесть уже как-то даже не просыпается, ты ведь ничего плохого не сделал — всё в соответствии с реестром и бирочкой. То, что за этими ярлычками — живые люди, — так в реестре ведь об этом не сказано… И жить становится проще… Не стало людей, остались шаблоны и клички — а как вставляет! А то достаточно назвать человека шпионом, и уже можно его бить. Обзовет кастрюлеголовым, и для него человек превращается в нечто, где нет мозга. Вот перед вами лежит явно дутое дело. Что делать? Писать на нем: «Освободить!» — показывая подчиненным пример беззакония обратного свойства? Но вы не имеете права самовольно взять и выпустить арестованного. Фактически по каждому делу надо проводить повторное следствие — а половина следователей только вчера получили удостоверения и не умеют даже толком заполнить протокол, вторую же половину надо проверять и проверять на предмет запачканности кровью. Если речь идет об уже осужденном, надо еще и добиться отмены приговора, а у судейских собственная гордость. А время идет…

Мне думается, что настала пора резко снизить карательную направленность органов. Товарищеские суды на предприятиях, партийные и профсоюзные ячейки должны уберечь человека, особенно молодого, от криминального греха. Общественные защитники с предприятий могли бы присутствовать на судебных процессах. Одним из направлений могла бы стать гуманная практика «брать на поруки» тех, кто согрешил впервые и не по самым тяжелым статьям: что-то украл по мелочи, устроил дебош с битьем витрин по пьяной морде и т. п. Важным критерием должна быть общественно полезная роль подсудимого: если он в силу чего-то преступил закон, но приносил ранее пользу обществу — его можно бы и оправдать по «характеризующим признакам». В целом эта задача куда сложней, чем услать в колонию того, на кого указал следователь. Но запомните: «Главное — в ходе следственных мероприятий не выйти на самих себя».

И последнее. Вы думаете, что я не знаю, что здесь негласно действует «принцип перекрестного опыления»? Поскольку близкие родственники не могут работать в одном управлении или министерстве, то, дабы не быть уличенными в семейственности, генеральские сыновья идут в дипкорпус, а дети дипломатов — в МГБ. Так знайте же, что я буду с этим также бороться.

За работу, товарищи офицеры, к новым успехам в борьбе с преступностью, предательством и в поддержании социалистической законности! Держите порох знаний и умений сухим, товарищи! Ликбез — оружие пролетариата!..

Когда он закончил говорить, раздались жидкие аплодисменты. Народ не знал, что теперь будет, к чему готовиться. Последующие разговоры с чекистами обнаружили странную вещь. Они были плохо информированы о жизни в верхах. Сотрудники МГБ даже не знали, что Сталин открыто выступил против Молотова и Микояна на Пленуме ЦК.

После своего выступления Берия поехал в Кремль. Там в коридоре его перехватил Маленков, который с ходу спросил:

— Ну что ты там наговорил своим дуболомам про Ленина и Сталина?

— Уже настучали? Правду говорил. Для чекистов не должно быть закрытых тем в истории нашей страны. Все разговоры о том, что марксизм победил, — не более чем самообольщение. Хозяин прав: классовая борьба будет обостряться по мере улучшения потребления и уровня жизни советских людей на основе зависти и престижа.

16 марта профессора С.Е. Незлин, В.Н. Виноградов и М.С. Вовси, другие арестованные врачи были вызваны новым следователем, который расспрашивал о методах ведения следствия. Допросы обвиняемых велись в достаточно жестких условиях. Так, очная ставка Виноградова и Карпай начата в 23:00 и окончена в час ночи. Допрос Виноградова начат в 12 часов дня и закончен в 23:30. А, например, допросы Рыжикова затягивались далеко за полночь. Один допрос — с 22:30 до 6:45. Это был способ давления — отчетливо понял Берия. Врачи показали, что допросы и физические воздействия на арестованных врачей полностью прекратились лишь через 2–3 дня после смерти Сталина. Допросы некоторых профессоров прекратились только через две недели после смерти Сталина. Допросы других врачей продолжались до 23 марта 1953 года.

Арестованным врачам было предложено изложить свои претензии к следствию. Новый следователь вызвал профессоров и расспрашивал о методах ведения следствия. Они не понимали, что это может означать. Однако все без исключения арестованные, ссылаясь на применение к ним физического и психологического насилия, отказались от прежних показаний, в которых обвиняли себя и своих коллег в тяжких преступлениях, ссылаясь на применение физического и психологического насилия. Им дали понять, что новое руководство страны не сомневается в их невиновности и они должны помочь ему восстановить социалистическую законность. Егоров написал Берии: «Я абсолютно отказываюсь понимать, почему я, русский человек, был приписан в одну группу с еврейскими националистами».