Иван Любенко - Темный силуэт

— Что за люди, а? Говоришь вежливо — не понимают. А стоит топнуть ногой — мигом слушаются. Не любят русские люди закон. Ох, как не любят. О справедливости поговорить, о правде — всегда пожалуйста. Только правда у всех разная! У купца — одна, у крестьянина — другая, у студента — третья. Объединить всех может только закон. Вот он должен быть единым: и для Государя, и для Великого князя, и для вот этого господина репортёра. А если нет, то разброд и шатание. Так и до новых бунтов недалеко. Мой долг — требовать от каждого горожанина неукоснительного выполнения законности.

— Правовая культура, согласен с вами, у нашего народа хромает, — поглаживая кота, проговорил Игнатьев. — Для воспитания полного законопослушания, думаю, ещё лет пятнадцать-двадцать надобно. Виной всему недисциплинированность русского мужика, разгильдяйство.

— А разгильдяйство у него откуда, Родион Спиридонович? — поинтересовался Ардашев, осматривая подоконник. Не получив ответа, он изрек: — От власти, от нас дворян, от помещиков, кои держали его бедного с испокон веков, как скотину. Отбили крестьянину всякую охоту к заработку, к инициативе и бережливости. А потом, поездив по заграницам, мы восхищаемся: «Ах, какие немецкие крестьяне экономные, трудолюбивые, опрятные и законопослушные!» Да, они законопослушные, потому что этот самый закон уже не одну сотню лет охраняет самое главное — их свободу, а значит, и семьи, и имущество, и благосостояние. Вот они и привыкли соблюдать закон. Им это выгодно. Возможно, если бы в России отменили крепостное право сразу после победы над Наполеоном, то жизнь бы у нас давно наладилась. И иностранцы восхищались бы русским мужиком не только, как отважным воином, но и как крепким хозяином своей земли и законопослушным собственником. А то ведь чуть что — горят помещичьи усадьбы. «Петуха» запустили!

— Эх, жаль не дали анархисты Петру Аркадьевичу закончить его начинания! — вмешался в разговор пристав. — Смотрю, его аграрная реформа затормозилась.

— Вы правы, Пров Нилович. К тому же Столыпин, если я не ошибаюсь, стал самым молодым нашим премьер-министром, в сорок четыре года! Случай для России небывалый! — лаская кота, сказал Игнатьев.

— А Котофей Котофеевич вас полюбил, — заметил пристав. — Мурлыкает от удовольствия.

— Мне кажется, он голодный. Позволите, я его заберу? Ведь пропадёт, бедолага. Комнатный. Такие на улице редко выживают.

— Сделайте доброе дело, Родион Спиридонович, Господь отблагодарит. Кстати, надо ему имя придумать.

— А что тут изобретать? Котофеем пусть и будет.

— Правильно!

— Тогда, пожалуй, господа, я вас оставлю. Понесу этого «парня» домой. Покормлю.

— Конечно. Спасибо, что вызвали меня, — поблагодарил Добраго.

Уже у самой двери Игнатьев сказал:

— Если позволите, Клим Пантелеевич, я вас позже навещу.

— Всегда рад, — проговорил Ардашев. — Только кота зовут Лагранж.

Услышав своё имя, кот замяукал.

— Лагранж? Откуда вам это известно? — изумился Родион Спиридонович.

— На подоконнике у крайне правого окна лежит кошачий ошейник, на нём написано: «Лагранж, Мещанская 24». Форточка там не закрывается на поворотную щеколду из-за того, что, будучи всегда открытой, древесина от влаги разбухла. А отворена она была постоянно, потому что Поликарп Осипович разрешал коту ходить через форточку на улицу и справлять нужду. Соответственно, и ошейник с именем и адресом нужен был для того, чтобы в случае невозвращения домой Лагранжа, его могли вернуть хозяину за вознаграждение. В доме, как вы заметили, кошачий ящик с опилками отсутствует, от того здесь и запахи. Преступник, пытаясь создать впечатление нахождения в доме профессора, кота не выпускал и форточку закрыл.

Клим Пантелеевич подошёл к окну и распахнул форточку. Кот мгновенно выскочил из рук Игнатьева, запрыгнул на подоконник и растворился в пространстве открытого прямоугольника. Присяжный поверенный растерянно развёл руками и пробормотал:

— Где же теперь я его найду?

— Не беспокойтесь, Родион Спиридонович. Ещё вернётся в дом.

— Лагранж — странная кличка, — изрёк пристав и усмехнулся: — А, впрочем. Стоит ли удивляться? Профессору чудачеств было не занимать.

— Это фамилия известного французского математика XVIII века, внёсшего много нового в теорию чисел и теорию вероятностей. Это как раз то, чем занимался Поссе, пытаясь соединить математический анализ и хорарную астрологию. Я полагаю, ему это удалось. С помощью сего симбиоза, как следует из его писем, он научился выигрывать в любую лотерею, то есть почти на сто процентов угадывать выигрышные номера.

— Помилуйте, Клим Пантелеевич, да разве такое возможно? — вымолвил полицейский, медленно проводя пальцами по бакенбардам.

— В своём последнем письме Поликарп Осипович поведал, что ему удалось вывести некоторые математические величины и он на пути открытия идеальной формулы, позволяющей угадывать номера «счастливых» лотерейных билетов, практически, безошибочно. Он ждал розыгрыша лотереи «Тюльпан», билеты купил в столице, заполнил и отправил. Вернулся в Туапсе и продолжил работать над уточнением формулы.

— Тогда, выходит, любой человек, имеющий под рукой формулу профессора Поссе, мог выиграть в лотерею? — высказал мысль Игнатьев.

— Да, если только профессор написал итоговую формулу с пояснениями, доступными для простого смертного.

— Что ж, господа, давайте осмотрим кабинет, — проговорил пристав и шагнул в соседнюю комнату.

Книги от пола до потолка занимали три стены кабинета. Сквозь оконное стекло солнечный луч падал на письменный стол и упирался в спинку деревянного кресла, рядом с которым стоял венский стул. Поверхность стола занимал письменный прибор, каменный стакан с карандашами и счетный цилиндр Нестлера [16] Логарифмическая линейка в виде цилиндра — аналоговый математический прибор, Дата создания 1891–1900. Германия, фирма «ALBERT NESTLER» (Альберт Нестлер) (прим. авт.). , настольный календарь, «Отчёт Общества Армавиро-Туапсинской железной дороги за 1913 год» и совсем небольшая шахматная доска с расставленными фигурами.

— Клим Пантелеевич, это ваша партия? — осведомился пристав.

— Да.

— А вот и ваши письма, даже с конвертами, — указывая на картонную коробку, заключил полицейский. Он взял одно, прочёл и спросил: — Вы сказали, что профессор прислал вам последнее письмо, датированные двадцатым апреля?

— Именно. А ответ я отправил двадцать третьего, в день получения.

— Вот оно и есть, — пристав потряс конвертом. — И прежние ваши послания тоже здесь… Учитывая, что календарь остался открытым на дате «27 мая — вторник», можно предположить, что профессор находился дома ещё вчера вечером.