Иван Любенко - Темный силуэт

— Не смею мешать, — Клим Пантелеевич сухо поклонился и удалился.

Возникло неловкое молчание. Его нарушил Игнатьев:

— Присяжный поверенный Ардашев весьма знаменит своими частными расследованиями, и мог бы оказать весьма значительную помощь следствию.

— Смею заметить, что частный сыск в России запрещён, — нервно подёргивая животом, ответил судья. — И я не позволю нарушать закон.

— К вашему сведению, его клиентами являются только те, в чьей невиновности он абсолютно уверен. И Ардашев находит настоящего преступника ещё до вынесения приговора его подзащитному, тем самым, оправдывая последнего. Всех благ, господа, — выпалил Игнатьев и покинул комнату.

— Напрасно вы так, Архип Андреевич, — махнул рукой пристав. — Пока вы будете всё описывать, я успею съездить на почтамт и узнать, кто отправлял адвокату Ардашеву телеграммы. Скоро вернусь. Нам многое надобно обсудить.

Добраго зашагал к выходу, оставив в судью в одиночестве.

После ужина, сидя в фойе отеля и попивая кофе по-турецки, Клим Пантелеевич держал в руках вечерний номер «Туапсинских откликов» и досадно морщился. Заголовок, напечатанный огромными буквами, по мысли редактора, должен был, вероятно, скрыть нехватку материала на целый номер. «Таинственное исчезновение профессора Поссе расследует знаменитый адвокат Ардашев».

Присяжный поверенный положил газету на столик и отхлебнул кофе. Взгляд Вероники Альбертовны невольно скользнул по статье. Она взяла свежий номер и, пробежав глазами по статье, спросила растерянно:

— Так вот почему мы ни с того ни с сего приехали в Туапсе?

— Не совсем так. Профессор Поссе играл со мной в шахматы по переписке и вдруг начал делать глупые ходы. И если сначала я получал от него письма, то затем он слал мне телеграммы. Это выглядело очень странно. Естественно, довольно быстро я поставил ему мат. На моё письмо он никак не отреагировал. Тогда я написал своему коллеге, он живёт здесь в Туапсе, и попросил навестить профессора. Он пришёл к дому, позвонил в дверь, но так же, как и нам с тобой, никто не ответил. Сегодня дом Поссе вскрыли вместе с полицией. Как выяснилось, его там давно не было. Следовательно, кто-то создавал впечатление, что профессор жив-здоров, но просто никуда не выходит.

— Ты будешь до самого конца расследовать это дело?

— Пока ничего определённого сказать не могу, но это не должно помешать нашему отдыху. Пора, пожалуй, в номер. Утром, думаю, многое прояснится или, наоборот, ещё более запутается.

Клим Пантелеевич оказался прав: новый день начался со стука в дверь номера. Присяжный поверенный накинул халат и вышел в коридор. Перед ним стоял мировой судья Семивзоров и полицейский пристав Добраго.

— Что случилось, господа?

— Прошу вас одеться и проехать с нами в участок. Вы будете допрошены, пока в качестве свидетеля, а там посмотрим, — сухо выговорил Семивзоров.

— В связи с чем?

— Там и узнаете.

— Откровенно говоря, Архип Андреевич, позволю с вами не согласиться — вторгся в разговор пристав, — допросить Клима Пантелеевича можно было бы и в фойе. К тому же, он обещал добровольно выдать всю переписку с профессором. Так что позвольте я сам объясню причину нашего появления.

Пристав посмотрел на Ардашева и сказал:

— Дело в том, что неподалёку от гостиницы, в переулке, обнаружен труп метрдотеля; убит двумя ударами ножа, приблизительно, три-четыре часа тому назад. До этого его пытали. В кармане брюк мы нашли записку. В ней всего лишь одно слово — «Ардашев». Именно он заселял вас по приезде. Как вы это можете объяснить?

— Только одним: преступник, расправившийся с профессором, вероятно, предполагал, исходя из нашей с Поссе переписки, что я могу приехать в Туапсе. «Европа» — лучшая гостиница в городе. Думаю, он попросил служащего, теперь уже убитого, предупредить о моём приезде, что тот и сделал. Не исключаю и то, что теперь уже покойный метрдотель или его убийца, могли справляться у своих коллег из других отелей, относительно меня, ещё до моего приезда. При желании вы это легко можете проверить.

— Мы это уже сделали. Никто о вас не слыхал, — сообщил Добраго.

— Вы раньше знали этого метрдотеля? — спросил судья.

— Нет, никогда.

— Господа, а вы не пробовали снять отпечатки пальцев с этой записки? — поинтересовался Ардашев.

— Вы о нас уж очень плохо думаете, — вздохнул Семивзоров. — Наш специалист это уже сделал. Они принадлежат покойному… Ладно. Я внесу в протокол всё, что вы сказали, и вам останется только его подписать. Не забудьте передать нам всю переписку. Мы будем внизу.

— Хорошо.

Ардашев не заставил себя долго ждать. Не прошло и десяти минут, как он спустился в фойе. Подписав протокол и передав корреспонденцию мировому судье, Клим Пантелеевич осведомился у Добраго:

— Вы ничего не узнали относительно вычислений, сделанных на календаре и на календарном листке, спрятанном в логарифмическую линейку?

Пристав кивнул:

— На листках календаря считали плотность бетонных кубов определённого размера в совокупности со стойкостью к коррозии стали, погруженной в воду с определённым содержанием морской соли. Там много разных расчётов. Суть их сводится к определению количества дней, по истечении которых произойдёт разрушение стали и бетона. А касаемо того листочка за двадцать третье апреля, обнаруженного в логарифмической линейке, — это, видимо, и есть пресловутая формула «счастливых чисел».

— По нашим соображениям, — добавил судья, — именно её и искали. Только она не полная. Там есть непонятная постоянная величина, константа. Вероятно, некий коэффициент «счастья». Но, как нам объяснил учитель местной гимназии, константа имеет цифровое значение, а не буквенное. Профессор же зашифровал её латинской буквой «z». Только одному ему и ведомо, какая это цифра.

— Позвольте, господа, но ведь могли искать и корешок лотерейного билета, уже заполненного профессором? — вопросил Ардашев. — Не зря же вытряхивалась каждая книга в библиотеке.

— Не исключено, — согласился Добраго. — Много непонятного. Я допускаю, что исчезновение профессора и убийство метрдотеля не связаны между собой. Бумажник покойного, уже пустой, валялся неподалёку. Возможно, банальное ограбление. Но мы проверяем и эту гипотезу. Знаете, я пытался выяснить на почтамте, кто отправлял телеграммы в Ставрополь, но — тщетно. Вразумительного ответа так и не получил.

Неожиданно в фойе появился почтальон. Он подошёл к стойке метрдотеля, спросил что-то и направился прямиком в сторону присяжного поверенного. — Прошу прощения, господа. У меня телеграмма для господина Ардашева, — он протянул конверт, выудил из кармана форменной куртки бланк, карандаш и сказал: — Соблаговолите расписаться, сударь.