Джулио Леони - Данте. Преступление света

Марчелло остановился и повернулся к поэту:

— В конце жизни приходит время примириться с Богом и отдать ему должное. Скоро пробьет и мой час. Тогда Святой Петр бросит на весы добро и зло, которые я совершил в жизни… Хочу встретить этот миг с чистой душой. Я еду в Рим по данному давным-давно обету, чтобы просить прощения за грехи, совершенные мною на длинном жизненном пути.

— А их так много?

— А у кого их мало? Особенно в моем возрасте. Чем дольше живешь, тем больше грешишь…

сли хозяин постоялого двора не солгал, Бернардо проводил почти все свое время в библиотеке монастыря францисканцев. Данте стоял у дверей скриптория и ждал, когда из нее выйдут закончившие ежедневный труд монахи. Наконец в дверях появилась изможденная фигура Бернардо. Он нес связку пергаментов и ящичек с письменными принадлежностями. У него был больной и измученный вид. Он едва волочил ноги, но явно не собирался сдаваться. Время от времени он останавливался, ставил ногу на камень, доставал из ящичка восковые таблички и что-то писал на них острой металлической палочкой.

У общественного фонтана Бернардо с жадностью приник к бронзовому носику и стал пить. Казалось, его мучает неутолимая жажда. Данте осторожно подошел к нему и вежливо поздоровался. Бернардо ответил на приветствие, утерев рукавом пот со лба.

— Я давно хотел с вами поговорить, — сказал поэт.

— Я знаю, какую должность вы занимаете, мессир Данте. Известны мне и ваши поэтические произведения. Скорее всего, вы хотите узнать у меня подробности гибели злополучного декоратора Брунетто, но — увы! — мне нечем вам помочь. Я впервые познакомился с ним на этом постоялом дворе и видел его там всего несколько раз за ужином. Я ведь не просиживаю часами за общим столом. Я или хожу по своим делам, или запираюсь у себя в комнате, чтобы записать то, что узнал, — и Бернардо указал на пергаментные свитки.

— А чем именно вы занимаетесь? — полюбопытствовал поэт.

— Я пытаюсь закончить третью часть труда под названием «Res gestae Svevorum» — «Деяния династии Гогенштауфенов» — великих императоров Священной Римской империи. Главным образом меня интересует величайший из них — Фридрих. Его жизнь и смерть…

— И что же вы обнаружили во Флоренции? Ведь Фридрих здесь, кажется, не бывал.

— Да. При жизни он к вам не приезжал. Ведь флорентийцы, хотя среди них и было немало верных ему гибеллинов, часто относились к нему враждебно. Кроме того, император боялся предсказания Михаила Скота, заявившего, что его повелитель умрет sub flore… [15] Игра слов. Название города Флоренция, данное ему римлянами, Castra Florentia (процветающий военный лагерь), происходит от латинского слова flos (floris), означающего «цветок». Однако, возможно, кое-что имеющее прямое отношение к Фридриху оказалось во Флоренции после его кончины.

— Что именно?

Историк поджал губы и пожал плечами с таким видом, словно уже жалел о том, что наговорил лишнего.

— Я кое-что узнал из «Хроники» Майнардино. Кое-что, связывающее Фридриха и Флоренцию.

— Вы читали Майнардино из Имолы?! Верного императору епископа, посвятившего остаток своих дней его жизнеописанию! Но ведь говорят, что его «Хроника» безвозвратно утрачена или так и не была написана!

Бернардо прищурился и с загадочным видом покосился на Данте. Потом быстро осмотрелся по сторонам, словно опасаясь чьих-то ушей.

Данте тоже машинально огляделся, но не заметил ничего подозрительного. Тем временем Бернардо отломал у кустарника ветку и стал что-то чертить ею в уличной пыли.

— Хорошо. Допустим, эта «Хроника» существует, и вы ее читали. Что же вы узнали в ней такого, что поспешили во Флоренцию? И что же у нас оказалось после смерти императора?

Бернардо ответил не сразу, подыскивая верные слова.

— Майнардино кое-что написал о сокровищах императора. «Thesaurus Federici in Florentia ex oblivione resurgeat» — «Сокровища Фридриха восстанут из забвения во Флоренции».

— Значит, вы ищете сокровища?

Бернардо решительно покачал головой:

— Я не гонюсь за богатством. В конце жизни золото перестает интересовать. Однако мне хотелось бы, чтобы мой труд дал ответ на вопрос, ставивший в тупик даже моего учителя. Я бы с удовольствием задал его Арриго из Ези. Я слышал, что и он сейчас во Флоренции.

— А при чем тут этот философ? — удивился Данте.

— О нем говорится в труде Майнардино. Арриго был послушником у Илии Кортонского, францисканского монаха, к которому благоволил Фридрих. Говорят, Арриго очень богат. Богат был и Илия. Поговаривали, что он нашел то, что ищут все алхимики, — способ изготавливать золото. А может, он нашел сокровища императора… — казалось, Бернардо думает вслух.

— Впрочем, они могут быть безвозвратно потеряны, — сказал он наконец, сокрушенно качая головой. — Фридрих стал прахом, в прах обратилось и все, что ему принадлежало…

— А узнать это можно только во Флоренции? Тут же могут быть и его сокровища?

— Майнардино в этом не сомневался, а я хочу проверить, была ли его уверенность обоснованной. Мне надо успеть, пока смерть не заткнет мне рот, как и моему учителю.

Данте схватил Бернардо за рукав:

— Вам что-то угрожает? Скажите мне что, и я воспользуюсь всей своей властью, чтобы вас защитить!

— Меня не защитили бы и все римские легионы, — с кривой усмешкой ответил Бернардо. — Моя моча уже давно пахнет медом, а внутренности мне жжет огнем. — Я молю Бога лишь о том, чтобы он дал мне время закончить мой труд, — добавил он и снова приник к фонтану.

Поэт подождал, пока Бернардо утолит жажду. Наконец тот поднял голову, облизывая губы с таким видом, словно не хотел потерять ни капли воды. Казалось, ему стало немного лучше.

— Надо было и мне подписать Иерусалимский договор, — пробормотал Бернардо.

Данте с непонимающим видом уставился на него, и историк невесело усмехнулся:

— Говорят, что, оказавшись во время крестового похода в Иерусалиме, Фридрих вступил в сговор с неверными, которые открыли ему секрет панацеи — чудодейственного средства, излечивающего все недуги и прогоняющего смерть назад в царство теней. Поэтому-то некоторые и считают, что Фридрих не умер и вернется по истечении пятидесяти лет со дня своего исчезновения. Представьте себе эту сцену, мессир Данте, явление Антихриста в юбилейный год! Вот испугался бы Бонифаций!

— Возможно, Папа Римский объявил этот год юбилейным именно для того, чтобы умолить Бога навсегда избавить его от Фридриха, — пробормотал Данте.

Вскоре Бернардо распрощался с Данте и удалился, с трудом волоча ноги.

Поэт хотел было пойти за ним, но передумал и направился обратно в мастерскую Альберто. А вдруг механик уже разобрался в предназначении механизма! Кроме того, Данте никак не мог позабыть о книге «Китаб аль-Мир’Аж». Искаженные ужасом лица мертвецов на галере чередовались перед его мысленным взором с неясными райскими образами из будущей поэмы. Казалось, в тумане неопределенности перемешались смутные образы блаженства и уродливые гримасы злодеяния.