Борис Сударушкин - Секрет опричника; Преступление в слободе

И вот, в лесу возле замка «Бэрхауз», смерть настигла Георга Штайна, который почти двадцать лет шел по следам Янтарной комнаты. Ясно – это не случайная гибель. Но тогда напрашивался вывод, что чернобородый авантюрист Отто Бэр, с которым мы встретились в электричке Москва – Александров, тоже вполне мог оказаться замешанным в эту кровавую историю.

Марк не стал опровергать выстроенную мною логическую цепочку, а наоборот – подтвердил ее новыми доводами:

– Из Кенигсберга, хотя война еще не закончилась, отец Отто Бэра приехал к себе в замок «Бэрхауз». Не там ли и находится тайник, обозначенный «БШ»?

– Вряд ли можно доказать эту версию.

– Вспомни письмо отца Отто Бэра брату в Швейцарию: «БШ – самое надежное место для хранения такой ценности, как Янтарная комната». Таким надежным местом, о котором обоим было известно, братья вполне могли считать тайник в их родовом замке. В пользу этого предположения есть любопытное свидетельство. Во время войны, как вспоминал один из сослуживцев Вальтера Бэра, он любил повторять такую фразу: «Англичане говорят: мой дом – моя крепость. А для меня мой дом – мой шкаф». И называл родовой замок не «Бэрхауз», а «Бэршранк».

Я вынужден был согласиться, что получилась довольно-таки стройная версия, вполне имеющая право на существование.

Однако Марк сам же подверг ее сомнению:

– Даже слишком стройная, а это настораживает. В Москве мы договорились с Георгом Штайном, что он передаст нам свой архив, в котором собраны документы о Янтарной комнате и других ценностях, вывезенных из России в Германию. После его смерти архив исчез, мы думали – навсегда. Но оказалось, его успел выкупить известный на Западе коллекционер Эдуард фон Фальц-Фейн, мать которого – из древнего русского рода Епанчиных. Живет он в Лихтенштейне, но сохранил интерес и любовь к русской культуре, потому и подарил архив нам. Оказывается, Георг Штайн перед смертью разрабатывал и такую версию, что Янтарная комната была вывезена в Америку.

– Как она могла оказаться за океаном?

– У американцев во время войны тоже были команды специального назначения, которые занимались сбором художественных ценностей. В одном из гамбургских журналов Георг Штайн незадолго до гибели опубликовал список сокровищ, вывезенных в США. Однако мне американская версия судьбы Янтарной комнаты кажется сомнительной – в США есть закон, по которому похищенные в годы войны ценности должны быть возвращены их законным владельцам.

– Янтарная комната могла попасть в частное собрание.

– Более убедительной мне кажется версия, что она осталась в Кенигсберге.

– Почему же Георг Штайн оказался возле замка «Бэрхауз»?

– Возможно, его внезапная смерть никак не связана с Янтарной комнатой. В «Бэрхауз» могли храниться и другие, награбленные в годы войны сокровища. Георг Штайн узнал об этом, возможно, хотел проникнуть в замок тайком – и его убрали. Помнишь, в разговоре со мной он высказывал предположение, что в замке «Бэрхауз» есть тайники, о содержимом которых еще ничего не известно?

Действительно, Георг Штайн говорил это, тем более непонятным показалось мне следующее замечание Марка:

– Но нельзя окончательно исключать и ту вероятность, что он покончил жизнь самоубийством.

– А причина?

Возможно, многолетние безрезультатные поиски Янтарной комнаты завели его в тупик, из которого он не нашел иного выхода. Кроме того, как выяснилось сейчас, его преследовали кредиторы, травили недобитые нацисты, упрекавшие его в том, что он «продался русским».

– Тогда возникает вопрос – почему он покончил счеты с жизнью именно возле замка «Бэрхауз»?

Марк пожал плечами:

– Может, таким образом Георг Штайн хотел обратить на этот замок особое внимание?

Это объяснение не показалось мне убедительным. Собрался сказать об этом, но тут меня отвлекло другое – разговаривая с нами, Марк несколько раз посмотрел в боковое зеркальце.

Заинтересовавшись этим, я оглянулся и увидел, что следом за нашим «москвичом» по пустынному шоссе едет красный фиат. Именно на него и посматривал Марк.

Я вспомнил Суздаль, как на улице рядом со мной притормозила легковая красная машина и сидевшие в ней двое мужчин явно уставились на меня. Я не видел их лиц, но почувствовал на себе взгляды этих людей – недобрые и пронизывающие насквозь. Неужели нас преследует та же самая машина?

Тогда, в Суздале, я не успел точно определить марку машины, но теперь почти не сомневался, что там тоже был фиат. У Андрея Ниткина была «Лада», значит, не он?

Мне и сейчас не удалось рассмотреть людей, сидящих в фиате, который следовал за нами, – словно умышленно, он держался на определенной дистанции, не отставая и не приближаясь к нам. Я все больше убеждался, что это не случайно.

Однако на развилке напротив нефтеперегонного завода фиат резко свернул на дорогу, ведущую к Иванову. Марк тоже заметил это и больше уже не посматривал в зеркало. Я успокоился – тревога оказалась ложной. Но этот фиат напомнил мне, что до сих пор я так и не узнал у Марка, чем закончилась его поездка в Суздаль, помогла ли она ему в расследовании дела чернобородого.

– Если бы не твоя информация о его появлении в Суздале, нам вряд ли бы удалось вычислить и задержать Отто Бэра в Ростове. Я твой должник.

– Запомню, – сказал я и поинтересовался, что же именно удалось Марку узнать в Суздале.

– Женщина-экскурсовод, с которой разговаривал чернобородый, ничего нового мне не сообщила, но я убедился, что она действительно очень похожа на Соломонию Сабурову со старинного портрета. А вот в отделе кадров музея, куда я обратился потом, меня ожидал сюрприз, – продолжил Марк, не отрывая глаз от дороги. – Оказалось, Эрнст Карлович Винтер – тот самый немецкий офицер, взятый в плен во время войны, от которого нам впервые стало известно о дневнике опричника и новгородских сокровищах. Помнишь, на допросе в Ростове я упомянул его? Чернобородый сделал тогда вид, что и знать не знает этого человека, а сам, оказывается, успел его найти.

– Зачем этот старик потребовался чернобородому, что он хотел выяснить с его помощью?

– В спецкоманду СС барона Кюнсгберга, занимавшуюся грабежом художественных ценностей, было привлечено немало опытных искусствоведов, которые обеспечивали квалифицированную оценку захваченных сокровищ. Эрнст Карлович – один из тех искусствоведов. До войны он несколько лет стажировался у нас, прекрасно изучил русский язык, нашу историю и культуру, а когда началась война, его мобилизовали как специалиста по России. Так он очутился в спецкоманде Кюнсгберга, где и познакомился с отцом чернобородого.

– А что заставило Вальтера Бэра открыть свою тайну чужому человеку? Ведь он мог потребовать за молчание свою долю.