Борис Сударушкин - Секрет опричника; Преступление в слободе

Мне не стоило большого труда догадаться, о чем подумал Марк, – не связана ли эта авиакатастрофа с тайной Янтарной комнаты?

Его слова подтвердили мое предположение:

– Меня не покидает чувство, что я невольно мог стать виновником гибели Вильгельма Бэра и его сына.

– Каким образом?

– Возможно, услышав от меня, что Вильгельм Бэр знает о судьбе Янтарной комнаты, чернобородый кому-то проговорился об этом. Те, кто всячески пытается сохранить ее тайну, посчитали за лучшее тут же избавиться от лишнего свидетеля.

– А почему тогда они не убрали самого Отто Бэра?

– Это лишний раз свидетельствует, что он не знает, где находится Янтарная комната. По всей вероятности, с Вильгельмом Бэром у племянника не было близких, доверительных отношений.

– Почему ты так решил?

– Как обещал, я показал чернобородому письмо его отца брату в Швейцарию. Отто Бэр подтвердил – письмо подлинное. Когда он читал это письмо, я внимательно наблюдал за выражением его лица, и у меня сложилось впечатление, что он давно подозревал родственника в причастности к смерти своего отца, а упоминание в письме Янтарной комнаты только укрепило его в этом подозрении.

– Значит, тем более чернобородый мог иметь прямое отношение к гибели Вильгельма Бэра. Одной катастрофой он разрешил сразу две задачи: отомстил за гибель отца и сделался владельцем богатой фирмы.

– Я согласен, Отто Бэр мог испытывать ненависть к человеку, присвоившему сокровища, которые, по мнению чернобородого, законно принадлежали его отцу. Но на убийство он вряд ли бы решился, – сказал Марк и, подумав, добавил: – Часть награбленных сокровищ хозяевам «Бэрхауза» пришлось вернуть законным владельцам, однако кое-что, наверное, осталось в тайниках замка.

Вот видишь! Теперь и эти, невозвращенные сокровища, принадлежат чернобородому. Если подходить к гибели Вильгельма Бэра с вопросом: «Кому это выгодно?» – то непременно остановишься на чернобородом. Он, может, потому и отдал дневник опричника, чтобы предстать в благородном свете и отвести от себя всякие подозрения.

Но Марк, несмотря на мои доводы, остался при своем мнении: если гибель Вильгельма Бэра – не результат трагической случайности, а умышленное преступление, то его организовали очень влиятельные силы, пытающиеся сохранить тайну Янтарной комнаты.

Я опять подумал о том, что есть в ее судьбе что-то общее с судьбой новгородских сокровищ, мысли о которых и сейчас не отпускали меня.

Утром мы опять приехали на берег Ишни.

День выдался солнечный и тихий, уходя, осень словно решила на прощание побаловать теплом, чтобы потом, зимой, не поминали ее лихом. Над озером Неро еще не растаял белесый туман, он растекался по городу, затягивал молочной пеленой низенькие деревянные домики, виднелись только главы ростовских церквей.

Мне вспомнилась местная легенда о том, как озеро получило свое название. Будто бы татарский завоеватель, долго разыскивающий в лесных дебрях богатый Ростов Великий, наконец вышел на берег озера, увидел перед собой город и только хотел сказать, что это не Ростов, как меткая стрела ростовца пронзила его грудь.

Не успел ордынец договорить, так и стало называться озеро – Неро. Вряд ли легенда имела под собой какое-то реальное основание, но была в ней поэзия.

Мы расположились подальше от деревянной церквушки. У самой воды развели небольшой костерок, собрав на берегу Ишни сушняк и щепки, Марк вынул из багажника и расстелил на траве брезент.

Тепло и потрескивание костра подействовали успокаивающе даже на Пташникова, который с утра находился в возбужденном состоянии.

В разговоре мы старались не касаться предстоящих раскопок, однако к полудню все чаще стали поглядывать на дорогу.

Одновременно увидели, как от дороги к нам направляется высокий мужчина в бежевом костюме и девушка в светлом коротком платье. Сошли они с рейсового автобуса, следовавшего из Ростова. Длинные волосы девушки раздувал ветер, закрывая лицо, и она то и дело быстрым движением руки откидывала их назад.

– Кто бы это мог быть? – почему-то заволновался Марк.

Мужчину я уже узнал, но ответить не успел, меня опередил Пташников:

– Михаил Николаевич собственной персоной. А говорил, у него лекции. И дочку с собой взял…

Действительно, это была Ольга. Вот уж кого я не ожидал встретить здесь, на берегу Ишни.

Но самое странное случилось, когда Окладин и Ольга подошли к нам и девушка увидела Марка, в ее глазах появилась беспомощная растерянность. И Марк смотрел в ее лицо взволнованно, не отрываясь.

Я не мог понять, что происходит между ними. Терялся в догадках, что заставило Окладина приехать сюда. Простой интерес или нечто другое? Почему после моего сообщения о странном поведении Окладина в Александрове и о его встрече с Отто Бэром в Ярославле Марк даже не поговорил с историком? Не считает нужным или выжидает удобного момента?

– А как же ваши лекции? – ехидно спросил Пташников Окладина. – Берете пример со студентов?

– Попросил перенести на завтра. Знакомьтесь – моя дочь. – Историк представил девушку Марку.

Ольга неуверенно протянула ему руку. Мне показалось, их рукопожатие продолжалось чуть дольше, чем следовало в таком случае. Ни Окладин, ни Пташников этого вроде бы не заметили.

– Ну, рассказывайте, – нетерпеливо проговорил историк, вместе с Ольгой усаживаясь на брезент возле костра. – Я по телефону не все понял. Не ошибка ли?

– Это исключено! – с убежденностью библейского пророка произнес Пташников. – Тайник Ганса Бэра здесь, у вас под ногами…

Пока краевед рассказывал Окладину, как было найдено местоположение тайника, Ольга и Марк будто бы случайно оказались рядом, при этом вид у обоих был смущенный. Наблюдая за ними, я все больше убеждался, что они уже встречались.

Окладин внимательно выслушал краеведа, задал несколько вопросов, но я так и не понял, поверил ли он, что секрет опричника наконец-то разгадан, а главное – хочет ли, чтобы новгородские сокровища были обнаружены? Мне даже приходило в голову, что он боится находки тайника, потому так спешно и приехал сюда из Ярославля. Пытался подавить недоверие к историку, но удавалось это плохо – уже несколько раз я ловил на себе его настороженный взгляд.

Похоже, что подозрения завели меня в тупик. Одно мне было ясно – несмотря на внешнюю суховатость и рассудительность, Окладин – человек, способный на самый неожиданный, импульсивный поступок. В который раз задавался я вопросом – не эта ли, скрытая от посторонних черта характера, и столкнула его с чернобородым?

Большого усилия стоило мне начать разговор, который я так долго оттягивал: