Рита Мональди - Imprimatur

Однако, если отбросить эти частности, какова все же доля выдуманного, сочиненного? Сомнение было неизбежно, и не только потому, что порой интрига приобретает смелый и прямо-таки забористый характер, но и потому, что очень уж два главных персонажа напоминают дуэты традиционного толка, такие как Шерлок Холмс и доктор Ватсон, Пуаро и Гастингс, также по преимуществу ведущие расследование в неких ограниченных пространствах – поездах, кораблях, на островах…

С другой стороны, в воспоминаниях «Ласарильо из Тормеса» [198]XVI века фигурирует точно такая же пара, состоящая из учителя и ученика, старика и юноши. Что уж говорить о Данте и его «вожатом» Вергилии, направляющем его в адских галереях, так напоминающих подземный Рим?

Я уж было начал подумывать, что имею дело с Bildungsroman, как охарактеризовали бы его специалисты литературы, к рядам коих не смею себя причислять, – романом воспитания в форме воспоминаний. Ведь наивный простак за те ночи, которые он проводит бок о бок с аббатом Мелани в подземных галереях, взрослеет.

Однако вскоре я заметил, что подобные соображения, несомненно, весьма будоражащие ум, никоим образом не отвечают на вопросы: кто автор сего труда? Мои друзья или главный герой? Или и он и они? И в какой степени?

Готовые модели, которые я отыскивал в истории литературы, были так удалены по времени, что я никак не мог прийти ни к какому решению. Ну к чему, право, упорно сравнивать этот текст с текстом Аретино или, того лучше, «Декамерона» Бокаччо и упиваться тем, что и там и тут рассказ разбивается по дням и персонажи из-за чумы оказываются запертыми в неком помещении и плетут нить самых невероятных рассказов, чтобы скоротать время? Ведь эти модели с одинаковым успехом могли вдохновлять и безымянного автора этих воспоминаний.

«В одних книгах непременно говорится о каких-то других, каждая история уже была когда-то рассказана», – вывел я, подхватив чью-то мысль. И оставил эти бесплодные литературные разыскания.

Однако кое-какие бесстыдные заимствования все же бросали тень на подлинность рукописи: к примеру, одна из тирад против коронованных особ Помпео Дульчибени, обвиняющего тех в грабеже и инцесте, была частично вдохновлена знаменитой речью Робеспьера, на которую косвенно намекнули и сами авторы, заставив Дульчибени произносить ее sans - culottes [199], без штанов.

А некоторые персонажи и вовсе поставили меня в тупик. Угонио и Джакконио, созданные по образу и подобию подлинных собирателей реликвий, которые и сегодня еще заполоняют нашу страну, получили свои имена (как и Баронио с Галлонио) от прославленных эрудитов и исследователей катакомб XVII века. Не говоря уже о куртизанке Клоридии, выслушивающей главного героя и интерпретирующей его сон в недвусмысленной и анахронической позе психоаналитика.

А недоброжелательно поданный образ папы Иннокентия XI был, на мой взгляд, лишь неловкой попыткой перевернуть историческую реальность. Будучи, как и папа, уроженцем области Комаско, я хорошо изучил его облик и деяния, как и наветы, что уже при жизни возводились на него в политических целях. В тексте подобные высказывания звучат из уст отца Робледы. Однако клеветнические измышления были опровергнуты самыми серьезными историками, в частности Папасольи, который в пятидесятые годы прошлого века написал пространную биографию блаженного Иннокентия XI в триста страниц, в которой отмел все их измышления. Задолго до него Пастор – имя ангелов-хранителей церковных деятелей – уже снял большую часть подозрений.

Это было не единственное неправдоподобие, с которым я столкнулся в тексте. Не все было ладно и с историей суперинтенданта Фуке.

Из рассказа подмастерья следует, что Фуке умирает на постоялом дворе «Оруженосец», отравленный Атто Мелани 11 сентября 1683 года. Но ведь даже в школьных учебниках написано, что суперинтендант умер в тюрьме Пинероло в 1680 году, а не в Риме в 1683 году! Кое-кто из историков и романистов высказывал предположение, согласно которому Фуке умер отнюдь не в неволе; как бы то ни было, эта проблема слишком древняя и затертая, чтобы снова здесь ее поднимать. Вольтер, имевший возможность общаться с членами семьи суперинтенданта, заявлял, что так никогда и не будет известно, где и когда прервался его жизненный путь. Однако мне казалось слишком смелым утверждение, выдвинутое в данной рукописи, о том, что Фуке якобы скончался в Риме, убитый по приказу Людовика XIV.

Эта обнаруженная мною историческая неправда чуть было не заставила меня выбросить рукопись. Разве одного этого не довольно, чтобы понять – речь идет о подделке? Однако вскоре я убедился, что все не так просто, как представлялось мне вначале.

Все стало меняться, когда я взялся за углубленное изучение личности Фуке. Уже не один век исторические труды представляют нам его как образец продажного государственного деятеля, тогда как Кольбер – просто ангел во плоти. Однако, согласно Атто Мелани, честняга Фуке пал невинной жертвой завистливой посредственности Кольбера. Вначале подобное перевертывание оценок с ног на голову показалось мне порождением воображения, к тому же я отыскал в тексте отзвуки романа Поля Морана о Фуке. Но очень скоро пришлось вернуться к прежним критериям. Я откопал в библиотеке эссе внушительных размеров одного французского историка Даниеля Дессера, который около шестидесяти лет назад, призвав на помощь документы той эпохи, поднял голос в защиту чести Фуке и развеял миф о Кольбере, показав всю его низкую натуру и все ковы, что он строил другим. В своем великолепном труде Дессер детально изложил (и неопровержимо доказал) все то, что Атто рассказывает подмастерью о суперинтенданте.

Увы, как это часто случается с теми, кто подвергает сомнению мифы, ценнейшее исследование Дессера было предано забвению группой историков, которых он посмел обвинить в лени и невежестве. Тот факт, что ни один историк так и не отважился опровергнуть это убедительное и увлекательное эссе, что-то, да значит.

Выходило, драматическая судьба Фуке, как о том и поведал аббат Мелани, не имела ничего общего с литературным вымыслом. Это не все. Продолжая разыскания, я обратил внимание на то, что Кирхер и Фуке, существование взаимоотношений между которыми до сих пор не доказано с полной очевидностью, могли быть знакомы, поскольку иезуит (об этом пишет Анатоль Франс в своей небольшой книжице о Фуке, да и труды Кирхера отчасти это подтверждают) действительно проявил интерес к египетским мумиям, доставленным во Францию по приказу Фуке.

Весьма загадочная история заключения Фуке в тюрьму Пи-нероло также подлинна, как мне удалось в том убедиться. Судя по всему, король-Солнце и впрямь держал суперинтенданта в темнице вдали от Парижа из опасения перед тем, что тому было известно, однако почему он так поступил, никому до сих пор не ведомо. Граф Лозен, двусмысленный персонаж, проведший в той же тюрьме десять лет и освобожденный тотчас после исчезновения из нее суперинтенданта, также представлен в соответствии с исторической правдой.