Валерия Вербинина - Дом на Солянке [litres]

По тому, как потеплел ее голос, Опалин догадался, что дочь – любимая и, наверное, избалованная. Девушка повернулась в его сторону, сказала что-то вроде «Ах вот как!» и очень мило порозовела. У нее были длинные ресницы и ямочки на щеках – пленительные, самые замечательные ямочки на свете. Какими-то неуловимыми черточками она походила на мать, но в сильно облагороженном и омоложенном варианте, от отца (которого художник Окладский нарисовал как самодовольного борова на ножках) в ней не было почти ничего, кроме, может быть, формы ушей. Вообще про ее отца Опалин сейчас забыл, другое занимало его – ощущение, что его сердце словно смазали маслом. В его мучительно тяжелой жизни, когда постоянно приходилось соприкасаться со всевозможной грязью, он и ждал этого особенного сердцебиения и опасался его, потому что привык быть сам себе хозяином и ни от кого не зависеть, а чувство как раз означает, что ты больше не принадлежишь себе.

Но все же, несмотря на обстоятельства, он нашел в себе достаточно сил для того, чтобы откашляться и невнятно пробормотать «Здрассь». Во взгляде девушки вспыхнула тревога.

– О папе есть новости? – спросила она, обращаясь больше к матери, чем к гостю.

– Нет, – сказала Ксения Александровна.

– Нет, – эхом откликнулся Опалин, но тут профессиональный инстинкт пришел ему на выручку. – А вы… простите, вы не назвались…

– Это Маша, моя дочь, – сказала хозяйка дома. – Вы и с ней собираетесь говорить?

– Почему бы и нет? – довольно обидчиво ответил Опалин. Он учуял в тоне собеседницы нечто вроде снисхождения, которое ему не понравилось. – Я… э… должен себе уяснить все обстоятельства.

– Да какие обстоятельства – она была за сотни верст, когда он исчез, – напомнила Ксения Александровна, однако же не поколебала решимости гостя.

– Это ничего не значит, и вообще, тут речь не о подозрениях, а о том, что ваша дочь может что-то знать, – объявил он.

В переводе на человеческий язык это означало: Машу не подозревают в том, что она причастна к исчезновению своего отца, и не нужно так напирать на ее алиби, но тем не менее ей могут быть известны какие-то факты, которые Опалину было бы интересно услышать.

Маша посерьезнела.

– Я все время думаю, что могло случиться и почему папа… почему он так неожиданно пропал, – призналась она, и ее голос дрогнул.

– Неожиданно? – машинально переспросил гость.

– Конечно.

– Может быть, он упоминал о каких-то трудностях? Казался… ну… не таким, как обычно…

Маша покачала головой.

– Когда мы уезжали, он был такой же, как всегда… И проводил нас на вокзал. Обещал скоро приехать…

– Может быть, он кому-то мешал? Ему угрожали? У него были враги?

Девушка посмотрела на него с укоризной.

– Ну что вы, какие враги… Слово-то какое! – Не сдержавшись, она прыснула. – Враги – у папы…

– А с друзьями он не ссорился? – вырвалось у Опалина.

– С какими друзьями? – быстро спросила Ксения Александровна.

– Со Склянским, например.

Хозяйка дома нахмурилась.

– Вы задаете странные вопросы, товарищ…

– Опалин.

– Ссорился, не ссорился… – Она явно занервничала. – Послушайте, вам, может быть, лучше об этом у Склянского спросить? Но вообще, они с Алешей прекрасно ладили. Мой муж никогда не был скандалистом…

Маша, насупившись, исподлобья смотрела на Опалина.

– Вы ничего не знаете, – внезапно выпалила она.

– Маша! – Мать сделала страшные глаза.

– Ходите, задаете такие же глупые вопросы, как и этот… который был до вас… А мы все извелись! Мама измучилась… и Шура тоже…

С опозданием Опалин припомнил, что у Колоскова был сын по имени Александр, которому исполнилось 15 лет.

– Все больницы обзвонили и морги, – продолжала Маша с ожесточением, – и куда только не звонили. А вы ничего не говорите! Только «мы работаем» да «мы ищем»… Человек пропал, понимаете? Мы места себе не находим! Должно же быть… что-то… объяснение какое-то…

– Маша, вот твой учебник, – неожиданно проговорила Ксения Александровна, протягивая дочери потрепанную книжку. – Выйди, пожалуйста.

– Мама…

– Я сказала: выйди.

– Мы потом поговорим, – сказал Опалин девушке. – Попозже.

Он и сам хорошенько не знал, о чем собирается с ней говорить. Маша тяжело вздохнула, взяла книгу, откинула косы за спину и вышла.

После ее ухода комната стала скучной, пыльной и душной. Находящиеся в ней вещи давили – своим прошлым, несоответствием этому месту. Опалину захотелось уйти, но он пересилил себя и спросил:

– А где учится ваша дочь?

– В Первом МГУ, – ответила хозяйка дома. – На физико-математическом факультете.

И хотя она старалась говорить равнодушно, как о чем-то само собой разумеющемся, в ее голосе прорезались нотки гордости. Положительно, она даже начала нравиться Ивану.

– У вашего мужа были ценные вещи? – спросил он.

– Конечно.

– Вы их проверяли? Может быть, что-нибудь пропало?

– Только то, что было при нем: золотые часы, обручальное кольцо и еще одно, печатка. Послушайте, ну я уже говорила вашему коллеге… Номера часов не помню, но на внутренней крышке надпись «Алексею от Ксении, с любовью». Я сразу их узнаю, как только увижу…

А ведь все может быть очень просто, подумал Опалин – убили его из-за твоих часов, как вчерашнего беднягу из-за сапог и нескольких рублей, которые при нем были. Просто убили и ограбили, а ты, Иван Григорьевич, мечись, рой землю носом, дергай за ниточки – растрата? Другая баба? Неизвестные ненавистники? Сбежал или убит? Тайны мадридского двора, черт возьми. Как только найдут где-нибудь полусгнивший труп, все и прояснится…

– Несколько минут назад вы назвали сожительницу вашего мужа шлюхой, – начал он, понизив голос, чтобы Маша невзначай их не услышала. – Раз уж вы столько о ней знаете, ответьте на вопрос. Ваш муж был у этой Ванды единственным клиентом?

– С какой целью интересуетесь? – пробормотала хозяйка дома, меряя его неприязненным взглядом.

– С такой, что у нас нередки случаи, когда двое мужчин начинают драку из-за женщины и один из них становится трупом. Может, ваш муж зашел попрощаться к этой Ванде и застукал у нее другого?

– Алеша не был дураком, – холодно ответила Ксения Александровна. – Он бы не стал драться, а отомстил куда эффективнее – снял эту тварь с довольствия. Ясно?

У нее сделалось такое выражение лица, что Опалину совершенно расхотелось с ней общаться. Попрощавшись, он шагнул к дверям, но услышал голос хозяйки дома и остановился.

– Вы к Маше? Не надо ей о Ванде говорить. Она ничего не знает. Для нее отец – лучший на свете…

Маша нашлась в соседней комнате, где читала свой учебник, но по ее напряженному взгляду, по тому, как она обхватила себя руками, Опалин понял, что на самом деле ей не до чтения. Тени легли на ее лицо, серые глаза потемнели, и он подумал, что она просто милая девушка, а то ощущение, которое он испытал несколько минут назад – просто мираж, призрак, отражение его тоски по любви.