Дарья Дезомбре - Сеть птицелова

Очнулась княжна, чувствуя, как солоно во рту, – падая, она прокусила себе язык. Авдотья попыталась поднять руку, отереть лицо и охнула от резкой боли в боку. Никогда до сих пор не ломавшая костей, Дуня поняла: она сломала ребро или несколько. Зато, осторожно согнув и разогнув пальцы, убедилась, что те, по крайней мере, невредимы. Держась за стенку, попыталась встать – ноги оказались также целы, пусть огнем горели растянутые сухожилия, саднили коленки и щиколотки. Собственная голова казалась ей огромной, раздутой, – Авдотья плыла, будто в речном тумане. К примеру, она не сразу поняла, отчего может различить темные пятна на платье, где кровь просочилась сквозь тонкий муслин. Просто там, над землей, занимался день. Столб еще неясного света спустился в колодец: тускло и недобро блистали на стенах соляные кристаллы. Где-то высоко – так высоко, что не добраться – болтался спасший Авдотье жизнь кусок пеньковой веревки. Прямо перед нею открывал жерло широкий туннель. Часть его оставалась в темноте, но впереди, саженях в ста, она видела круг такого же бледного света – значит, и там имелся схожий колодец, а возможно, еще и целая лестница.

Чуть пригнувшись, Дуня пошла вперед, выкрикивая имя того, ради кого рисковала жизнью и презрела свое честное слово. Но из опухшего горла наружу вырывалось одно воронье карканье. Облизнув обметанные засохшей кровью и соляной пылью губы, она, напрягши легкие, позвала снова, уже громче… Ей ответила эхом лишь острая боль в подреберье. Авдотья замолчала, переводя дух. И тут услышала стон. Не мужской. Детский.

Дуня застыла. Холодный пот выступил на лбу, снова пронзительно укололо в боку – это откликнулись на взволнованное дыхание сломанные ребра. За внезапным ошеломляющим открытием в библиотеке, за неотступными думами, как спасти семью, она совсем забыла о пропавшей девочке – Глашкиной младшей сестрице Анфиске. Сколько она уже здесь? День? Два? Что он с ней делает? Гримасничая на каждом шагу, Авдотья похромала на звук.

– Анфиска! – крикнула она с нарастающей истерикой в голосе. – Анфиска!

Даже не подняв головы, чтобы удостовериться у следующей штольни, осталась ли тут пеньковая лестница, сильно припадая на ногу, Авдотья бежала все дальше по коридору, страшась того, что увидит, но еще более того, что не успеет. Чем дальше, тем ýже становился туннель: сумрак превращался в полумрак, полумрак – и вовсе в густую тьму.

– Анфиска! Ты здесь? – Дуня, наклонив голову, оперлась ладонями на сжимающуюся вокруг стену.

И услышала тонкий голосок совсем рядом:

– Ба… барышня…

– Анфиска! – Чуть не плача от стыда и ужаса, Дуня упала на колени, ощупывая пространство рядом. И нащупала маленький лапоток, край сарафана и тонкую, как птичья лапка, ручку. – Я тут, Анфиска, тут!

– Барышня… – повторила почти неслышно та.

В кромешной темноте Дуня попыталась погладить девочку по голове. И резко отдернула ладонь: вместо прикрытой платком россыпи пшеничной косы рука ощутила совершенно гладкую кожу. Волна вязкой паники накрыла Авдотью, рыданием перехватило горло. Он побрил ее! Значит, все так и никак иначе. Все, что она напридумывала, – правда, правда, страшная правда! И Авдотья, проведшая ночь в планах спасения, вдруг со всею отчетливостью поняла: спасения не может быть, потому что не может быть прощения. Потому что этот ребенок уже подготовлен к страшному обряду, дожидается в вязком темном углу той же участи, что и ее старшая сестра. И отменить его намерений, забыть о них она не в силах. Она может только спасти эту, последнюю, Ундину.

– Ничего-ничего. – Не найдя в себе смелости гладить обритую головку, Авдотья снова сжала девочкину ручку. – Он… давно ушел?

– Давно… – тоскливо выдохнула девочка. – Уж скоро будет.

И в ее словах Дуне почудилась такая бесконечная покорность судьбе, что ужас уступил место бешенству. Она сжала кулаки. Что происходит с девочками, спасибо французовой аутопсии, Дуня знала.

– Он связал тебя? – попыталась Авдотья скрыть бившую ее дрожь – то ли ярости, то ли испуга.

– Ножки, – прошептала та жалобно.

А Авдотья уже ощупывала пол, покамест рука не наткнулась на холодное железо. Цепь. Из тех, на которые сажают молодых бычков. Звено за звеном поднимаясь вверх, она нашла вбитое в стену тяжелое кольцо. Дернула, вновь почувствовав боль под ребрами, – кольцо держалось крепко, даже слишком для маленьких узниц. От пережитого ужаса ни одна из них и не пыталась бежать. Авдотья стала перебирать звенья обратно к ноге: такое же кольцо крепко охватывало Анфискины онучи.

– Снимем-ка все с ноги, – сказала Дуня, вспомнив о своих потерянных в колодце шелковом чулке и туфле, – а после и железо стянем.

Поначалу она сама пыталась на ощупь развязать лыковый обор, но Анфиска отстранила ее руку:

– Дайте, барышня.

И привычно ловко развязала сначала его, а затем, сняв лапоток, размотала и конопляную онучу. Без онучей и лаптя ступня девочки оказалась совсем узенькой – именно такой, как Авдотья и предполагала.

– Умница, Анфиска, – поглаживая детскую лодыжку, Дуня покивала в темноте головой. – Теперь я стану железо держать, а ты тяни ножку к себе – так и вырвемся.

– О-о-ой! – тонко застонала Анфиска, а Дуня, не выпуская кольца из руки, другой обхватила и сжала девочкину ступню.

– Бо-о-о-льно, барышня, – тоненько заплакала девочка, и Дуня, испугавшись, сразу выпустила ногу.

Авдотья оперлась на неровную стену и несколько секунд сидела недвижно, прикрыв глаза и чувствуя разъедающие их слезы. Что она делает здесь, в темноте, когда где-то там, наверху, Марфа уж водрузила на покрытый белоснежной скатертью стол фарфоровую супницу? И все обитатели Приволья сели обедать: и охваченные смертельным беспокойством маман с папá, и с ними, возможно, Этьен… Этьен, в ярости, что она вновь сбежала одна в леса! Глупая, глупая девица без понятий о правилах и воспитании!

– Анфисушка, голубушка, – жалобно прошептала она, открыв глаза в темноту звериного логова и сгоняя ладонью вместе со слезой картинку как бледного от негодования лица де Бриака, так и озабоченного отцовского. – Попробуй еще раз, душенька. – И добавила, ненавидя себя: – Вечером больнее будет, как тот зверь придет.

И сразу почувствовала, как застыла испуганно девочка рядом.

– Раз, – стала считать Авдотья, – два… три! Тяни!

– Аааа! – закричала Анфиска, а Авдотья услышала хруст – девочкина ступня прошла сквозь кольцо.

– Умница, умница!

Она крепко прижала обритую голову к своей груди: тощее тельце сотрясалось от рыданий. Дуня раскачивалась с ней вместе, баюкала, пока девочка не затихла. Посидев так с полчаса, княжна оперлась о стену.

– Пора нам, Анфисушка.

– Больно, барышня, – захныкала девочка.