Дарья Дезомбре - Сеть птицелова

– Ничего, – осторожно поднялась на ноги Авдотья, чуть сама не вскрикнув от острой боли в боку. И добавила, уже больше для себя: – Перемелется, мука будет. Найдем выход, а там в лодку сядем и домой приплывем. – Как она станет грести со сломанными ребрами, Авдотья решила покамест не задумываться. – Помнишь, откуда пришла?

– Нет. – Дуня услышала, как девочка встала и ойкнула в темноте.

Конечно, нет. Скорее всего, ее сюда принесли. Что ж. Где-то здесь ведь имеется выход? Авдотья с детских лет помнила, что, несмотря на обилие туннелей, ориентировались они в них без особого труда: пол ближе к выходу постепенно поднимался – это и было главным признаком правильного направления.

– Обними-ка меня, – сказала она. – И пойдем себе потихонечку.

– Не успеем, барышня. – Не смея обхватить хозяйку, Анфиска прислонилась к ней острым дрожавшим плечиком.

– Не успеем, ежели никуда не пойдем, – отрезала Авдотья.

Она хотела пить и есть, ей было больно. Привыкшая, что ее желания сразу удовлетворялись, княжна чувствовала нарастающее раздражение. И радовалась ему: раздражение и злость все лучше, чем растерянность и страх. Впервые с тех пор, как она поняла, кто стоит за похищением девочек, ей пришло в голову, что он может отказаться ее слушать. Того более: Авдотья вовсе не была уверена, что готова его увидеть. А ежели и увидит – отыщет ли нужные слова, чтобы он отпустил ее со своею приготовленной на заклание жертвой? «Право, княжна, вы разочаровываете меня», – холодно говорила она себе по-французски. Будто и этот язык, и светские интонации могли хоть немного отодвинуть от нее происходящий кошмар, будто благодаря им она выныривала из чужого безумия – туда, где еще текла нормальная, затерявшаяся в довоенном времени, жизнь.

Каждый шаг отдавался у княжны в ребрах и израненной голой ступне. Гудела голова, а рука опиравшейся на нее Анфиски, казалось, все более тяжелела. Так они доковыляли до первой выходившей на поверхность шахты, где не обнаружили ни гнилой лестницы, ни даже обрывка веревки, а после и до второй, откуда упала сама Авдотья. В круглом оконце вверху сияли звезды, и Дуня уж было испугалась, что наступила ночь, как вспомнила: звезды из колодца видны и днем. Она повернулась к Анфиске: бескровное детское личико светилось в полутьме. Анфиска глядела на хозяйку с такой жаркой надеждой, будто ждала, что та тотчас же сотворит, как Мессия, чудо. Авдотья нахмурилась. Чудеса были не в ее власти.

– Видишь веревку? – показала она на пеньковую петлю над собою. – Я подниму тебя, ты за нее зацепишься, да так по ней и заберешься.

– Я, барышня, не смогу, больно высóко! – тут же заныла девочка.

Авдотья топнула здоровой ногою: трусливое дворовое племя! Жаль, розог здесь взять неоткуда, а девчонку надобно спасать, покамест у нее еще осталось время и, главное, хоть какие-то силы. Она со злостью взглянула на Анфиску:

– Еще как можешь! Вскарабкаешься, будто мартышка, и спрячешься в кустах. А я тебя кликну после, как сама вылезу! Ну!

Анфиска смотрела на нее ошарашенно, и Авдотья вздохнула: ну конечно, откуда ж ей знать, кто такая мартышка, которую и сама-то княжна видела лишь раз – в заезжем итальянском зверинце у китайгородской стены.

Вся напускная злость вышла из нее, вновь уступив место страху.

– Анфисонька, – не без труда опустилась она на корточки перед девочкой, погладила ее по щеке, – хочешь, как домой вернемся, я тебе золотой рубль подарю? Конфет купишь, пряников, ситцу себе на новый сарафан…

Золотой рубль, которого, как и экзотическую мартышку, Анфиска в жизни своей не видывала, возымел действие. Звонко шмыгнув носом, девочка кивнула, а Авдотья, щурясь в полумраке, оглядела пространство шахты в поисках хоть скудного, да выступа. И отыскала – для взрослой ноги тот был, возможно, и мал, но Анфиске и его должно быть довольно.

– Снимай второй лапоть, – приказала она. – Видишь тут, – она подняла руку, – ступенечку?

Анфиска испуганно смотрела, куда показывает хозяйка.

– От нее и до веревки недалеко.

– Да как же я до той ступеньки доберусь-то, барышня?

– На мне, – вздохнула Авдотья, вспоминая, как ее, бывало, подсаживал Алеша, когда им взбредало в голову лазить по деревьям, и от этого воспоминания чуть сама не расплакалась. Подняла рваный подол, высвободив колено. – Одну ногу – сюда. Отсюда – на плечо. – И прикрикнула: – Да поторопись!

Распухшая Анфискина ступня встала на ее изодранное колено. В глаза княжне бросился почти черный кровоподтек по кругу – результат их баталии с железным кольцом. Анфиска сморщилась и приготовилась расхныкаться, но, взглянув на раздраженное лицо хозяйки и ее стиснутые челюсти, передумала. Вторая грязная стопа переместилась на некогда элегантную кружевную косынку на Авдотьином плече. Дуня привстала на цыпочки, Анфиска оперлась о выступ, подняла руки и схватилась за веревку.

Раскачиваясь – и правда как мартышка, – девчонка отталкивалась то от одной, то от другой стенки, ловко перебирала руками, то и дело охала от боли в ноге, но упрямо лезла вверх. Вскоре маленькая тень заслонила от Авдотьи круглое отверстие шахты и дневной свет.

Запрокинув голову, полностью увлеченная Анфискиным спасением, Дуня не заметила быстрого промелька в туннеле, не услышала крадущихся шагов.

Тем временем Анфиска выбралась из шахты и, склонив обритую головку над краем колодца, крикнула гулко:

– Теперича вы, барышня!

Но Авдотья едва успела кинуть недоверчивый взгляд на качавшуюся веревку, как почувствовала движение воздуха рядом и сразу после – острую боль в затылке. И в который раз за сутки потеряла сознание.

Де Бриак вздохнул: зная, как поскупилась Природа, одаривая его удачей, страшно выбирать один шанс из двух. Вернуться и попросить старого слугу спуститься с ним, охватив обе возможности? Но что, если из шахт существовало несколько выходов? И, найдя и погнав зверя, они упустят его снаружи? Нет, одному точно следовало ждать на поверхности. Взять с собою собак? Псы могли бы помочь ему с выбором. Однако они же с легкостью выдали бы его присутствие лаем, а он хотел подобраться незамеченным. У сего застрявшего в соляных лабиринтах Минотавра находилась в пленницах его Ариадна, и рисковать он был готов лишь собственной никчемной жизнью.

Итак, выбрав правый лаз (де Бриак был правшой) и пытаясь производить как можно меньше шума, он двинулся вперед. Пол под ним неуклонно уходил вниз – более никаких изменений не наблюдалось, и Этьен решил уж было, что ошибся с выбором, как вдруг ему почудилось, будто он слышит женский голос, говоривший на его родном языке. Это казалось безумием – здесь, под землей, в чужой стране, отзвуки близкой речи.