Николай Пахомов - Золото гуннов [Proza.ry]

«Фу, — вытирая пот рукавом солдатской гимнастерки и двоша чревом, подобно перепуганной Сивки, молвил Федот, — кажется, пронесло. Не оставил Господь своими заботами, уберег кормилицу».

Пока выпряженная Сивка в сторонке, переживая случившееся, мелко подрагивала кожей шеи и лопаток и оглядывала себя удивленными шарами лилово-коричневых глаз, Федот, отдышавшись и отойдя от испуга, приступил к обследованию провала. Но как ни становился на карачки, как ни пытался, изогнувшись в три погибели, заглянуть в глубь, ничего, кроме черной пустоты, начинавшейся сразу же за кромкой обрушившейся земли, разглядеть не мог. «Козни дьявола», — решил Федот. — Только и я не прост, хоть и не пошел особо в рост».

Оглядевшись, подобрал камень и стал им простукивать землю вокруг, чтобы выявить размеры пустоты — надо было спасать не только лошадку, но и телегу с камнями. Все-таки солдат бывалый, а солдат, как известно, из топора кашу сварит, а шилом не только побриться сможет, но и сапоги стачать. Только земля — это вам не железо и даже не дерево: определить на слух пустоту не удавалось.

«Леший тя возьми, — мысленно выругался Федот, — придется воз на себе выволакивать. Только сперва надо маленько разгрузить, а то не сдюжить».

Выбрасывать камни из бестарки дело хоть и неблагодарное, но все же не такое долгое, как их собирать. И вот, подразгрузив «маленько» бестарку, поплевав по привычке в ладони для пущей цепкости, Федот впрягся в телегу. Поднатужившись до пунцовости в лице и вспухших жил на шее, с кряхтеньем и чертыханьем оттащил возок на безопасное по его прикидкам место. А дальше, как говорится, дело техники: камни вновь водворены в бестарку, отошедшая от испуга Сивка снова впряжена в телегу.

«Я еще вернусь к тебе, чертова ямина, — погрозил на прощание зеву провала бывалый солдат. — Ты меня попомнишь. Русский солдат не любит отступать, даже когда и начальства рядом нет. Ибо не той породы и не того замеса…»

Но возвратиться Федоту ни в этот день, ни на следующий, оказавшийся дождливым, как-то не случилось. Зато соседские ребятишки, прослышав о необычном приключении дядьки Федота, по обтянутой ветерком и подсушенной солнышком землице босоногой командой направились к Каменцу и оврагу Долгому. Интересно ведь…

Птицы что-то радостное щебетали, солнышко румяным яблоком по лазоревой небесной тарелке покатывалось, словно не в яви курской, а в сказке русской. Бабочки неслышно порхали, ребятишки, звонко переговариваясь, весело шагали…

Они-то, мальчишки — звонкоголосые деревенские следопыты — и обнаружили, что провал залит мутной водой, а на окраинах зева лежат какие-то блестки. Хоть и не видели раньше мальцы драгоценных металлов, но сообразили по-крестьянски цепко и сноровисто: «Золото! Пусть и в одинаковых лоскутках тоньше волоса… Пусть… Все равно золото. Ура!»

Весть о золоте в мгновение ока облетела деревеньку. Сработал бабий сарафанный телеграф. Или телефон? Впрочем, какая разница: и то и другое уже имелось в ту пору. Мало того, что имелось, оно еще и в известность к народу попало. Зато с радио, вошь его забодай, дело обстояло плоховато… Примерно так, как в наши дни с Интернетом. Многие знают, но не многие имеют!

И вот уже отставной солдат Федот с односельчанами, вооружившись лопатами, топорами, ведрами и факелами, спешит к провалу. Перекрестившись по привычке, хотя в Бога, пройдя через горнило войны, повидав тысячи смертей, реки крови и груды человеческого мяса и костей, уже не особо веровали, мужики с шутками и прибаутками приступили к работе.

Долго ли, коротко ли возились мужики с каменистой землицей, но извлекли из провала на божий свет какое-то блюдо, ведро, узкогорлый кувшин — все из металла. А еще — стеклянный стакан с блюдцем, золотой с алым камнем перстень, золотой обруч, множество золотых браслетов. И все украшено чеканкой, гравировкой, какими-то фигурками, силуэтами женщин, личинами людей и диковинных животных.

«Да, — произнес кто-то глубокомысленно, — тут каждой твари по паре».

Впрочем, ценными вещами, исходя из крестьянской сметки, безоговорочно признали предметы из золота и серебряный, расписанный всякой всячиной кувшин. Остальное же было сочтено за пустяшный мусор, не представляющей интереса.

— Стакан и блюдце сойдут для чаепития, — прищурившись, предположил хозяйственный Федот. — Не у каждого барина такое нашлось бы…

— Вот и бери себе без дележа, — тут же посоветовал кто-то из его соседей. — Ты хоть и не барин, но тоже мужик бывалый, по Европам хаживавший… Да и провалье сие тобой обнаружено…

— Будешь чаек потягивать, — добавил другой. — А если повезет, то и винца попробуешь. Вещь в хозяйстве нужная, всегда пригодится.

— А блюдо-то для чего использовать? — поинтересовалась вдовая соседка Федота Авдотья, муж которой, Петр, сгинул еще в первой год войны с германцем.

— Так вместо горшка ребятишкам… либо самой, как остареешь да ослабеешь на ноги, — хихикнул Федот, сворачивая очередную самокрутку.

На Святой Руси уж исстари повелось: где трое русичей соберутся, там обязательно шутки да подковырки. А если миром, толокой, гамузом что-то делают — тут уж без соленых шуточек да сальных намеков никак не обойтись. Они и кровь греют, и работу спорой да легкой делают. А поиск клада чем не толока? Толока. Полдеревни, почитай, собралось. Кто лопатой поработать, а кто просто поглазеть. Тут без зубоскальства никак нельзя.

— Бесстыдник, — пристыдила Федота Авдотья, привычным женским жестом поправляя власа под платом. — Грех над вдовой зубоскалить. Пожалеть некому, а обидеть, надсмеяться — всякий горазд.

И забрала блюдо. Просто так, на всякий случай…

Ни Авдотья, ни бывалый солдат Федот Пустобрюхов, ни остальные жители деревни не ведали, что называлось в известных научных кругах обнаруженное ими «блюдо» фалларом. И что фаллар не просто украшал конскую сбрую княжеского коня, но и защищал грудь коня от ударов копий и пик.

— Для тушения самоварных угольков может сгодится, — небрежно, даже с какой-то вдовьей безысходностью бросила Авдотья, не ведая даже, что стала владелицей бесценной реликвии из серебра.

— Так его, Авдотьица, так… — заухмылялись мужики, оставив последние слова вдовы без внимания, но помня о ее срамлении Федота. — Никак не догадается, что соседской бабе мужская ласка нужна. Все, непонятливый, своей Настене отдает. Не видит, что рядом маков цвет пропадает, зазря вянет…

— Да ну вас, безбожники, — зарделась ликом черноглазая да чернобровая Авдотья и поспешила с фалларом домой.

— Хватит вам, жеребцы стоялые, ржать, — прикрикнул на развеселившихся соседей Федот. — Давайте лучше думать, как остальное по чести и справедливости разделить…