Эндрю Уилсон - Оттенки зла. Расследует миссис Кристи

– Нет-нет, все это очень интересно, и мне очень хотелось бы еще послушать про ту ночь и про то, как вы потеряли имущество. Но, признаюсь, я невольно задумалась о смерти миссис Тревельян.

– И что же вы об этом думаете?

Я начала объяснять ей, что меня заботит, но перед нами выросла фигура высокого темноволосого мужчины. При свете палубного фонаря мы увидели, что это Гай Тревельян и он с трудом сдерживает гнев. Миссис Брендел остановилась и сочувственно коснулась рукой его плеча.

– Да что такое с женщинами? – проворчал он, смахнув ее руку.

– Гай, вы, конечно, ужасно расстроены, но…

– И чем же, по-вашему?.. И моя мать не лучше. Да все вы такие, – заявил он, сердито взглянув на меня.

– Гай, я вас не понимаю, – произнесла миссис Брендел.

– Поймете со временем. Рано или поздно все это прояснится до конца. И про кобру, и про гималайскую медведицу, и про скво из племени гуронов или чокто [6] Речь идет о стихотворении Р. Киплинга «Самки разных видов» («The Females of the Species»), которое посвящено женскому первоначалу. .

– Что все это значит, Гай? Вы меня пугаете. Может быть, вам надо обратиться к врачу?

– Я только что виделся с ним, он дал успокоительное – не мне, а Хелен.

– Это очень разумно, полагаю. Наверняка утром, когда она проснется, ей все представится в другом свете. Это был страшный удар для вас обоих.

– Проснется утром… – повторил он дрогнувшим голосом. – А вот Джина никогда уже больше не проснется. – На глазах его появились слезы. – «Эта речь проникает внутрь, разъедает, отравляет!» [7] Строка из стихотворения Р. Киплинга «Самки разных видов». – произнес он шепотом и, подняв воротник, спрятал за ним лицо и растаял в ночной тьме.

– О господи, я ровным счетом ничего не поняла, – пожаловалась миссис Брендел. – А вы? У него что-то не в порядке с головой, и он несет сущий бред. Очевидно, смерть жены расстроила его психику. Бедная Мэри… Не хватало только, чтобы ее сын окончательно свихнулся.

Но я помнила Киплинга.

– Он не свихнулся, миссис Брендел.

– Вы так думаете?

Как там говорится у поэта о спящей на солнце кобре? О том, что самец чует беспечный шаг прохожего и отползает в сторону…

– «Но ни дюйма не уступит, не отступит до конца самка кобры, что намного смертоноснее самца», – продекламировала я.

Мы приблизились к острову Гран-Канария, когда восходящее солнце окрасило нежно-розовым цветом скалистые горные вершины, составлявшие хребет острова. Порт Лас-Пальмас расположился на мысу, который вытягивался в море наподобие сжатого кулака, грозившего миру как некий разгневанный древнегреческий бог.

На первый взгляд остров совсем не походил на субтропический рай, какой мне обещали, так что я была несколько разочарована тем, что не попала в райские кущи. Я вспомнила, как в детстве родители возили меня в деревушку, расположенную у подножия Пиренеев. Папа вывел меня на террасу отеля и широким жестом продемонстрировал панораму со снежными вершинами. Однако я ожидала увидеть более величественное, даже несколько устрашающее зрелище, и представшая передо мной картина не произвела особого впечатления. Я хорошо помнила охватившее меня тогда чувство жестокого разочарования и последовавшее за ним чувство вины за неспособность воспринять пейзаж с должным энтузиазмом. Сейчас же, несмотря на некоторую досаду, я была рада покинуть «Джелрию» после шести дней, проведенных в море, и ступить на землю Гран-Канарии. Такие развлечения, как палубный теннис и шаффлборд, метание колец в цель и скачки на деревянных лошадях, собаках и лягушках, хороши в меру. Спортивный дух никогда не был силен во мне, да и атмосфера на судне после самоубийства Джины Тревельян не очень подходила для игр. Так что мне хотелось поскорее сойти на берег и приступить к расследованию обстоятельств смерти Дугласа Грина.

Пассажиры стали покидать «Джелрию», но капитан попросил меня, Хелен Харт, Гая Тревельяна и Уильяма Макмастера задержаться и ответить полицейским на вопросы, связанные с самоубийством Джины. Я предложила Карло взять Розалинду и подождать меня в портовой гостинице, а дочери пообещала, что скоро присоединюсь к ним и мы не опоздаем на пароход, который должен был перевезти нас в Санта-Крус, порт на Тенерифе.

Мы собрались в библиотеке, занимая время болтовней о перемене погоды, о том, как мы рады теплому климату и как собираемся провести ближайшие две недели. Хелен Харт и Гай Тревельян, которые, похоже, вполне оправились от потрясения, сообщили, что будут жить в доме Хелен у моря. Хелен рассчитывала поработать этой зимой над новыми скульптурами, чтобы показать их на будущей лондонской выставке. Гай же хотел продолжить изучение вулканических пород на острове, отыскать особо интересные образцы и увезти в Лондон. У Макмастера не было творческих планов, выполнению которых он мог бы предаться на досуге, поскольку «Джелрия» уходила в плавание в этот же день, держа курс на Пернамбуку – Рио-де-Жанейро – Монтевидео – Буэнос-Айрес.

Дверь открылась, и появился красивый молодой человек, слишком бледный для местного жителя. У него были русые волосы, белая кожа и пронзительно голубые глаза. Подойдя к нам, он снял шляпу и представился как инспектор полиции Артеми Нарцисо Нуньес.

– Доброе утро, леди и джентльмены, – произнес он достаточно бегло на правильном английском языке, в котором, однако, чувствовался акцент. – Как капитан Хьюитт уже сказал, я должен задать вам несколько вопросов о трагической смерти миссис Тревельян. Для начала я хотел бы побеседовать с каждым из вас по отдельности – капитан, я полагаю, отвел помещение для этого, – а затем, если вы не возражаете, пригласить вас пройти вместе со мной к месту, где это произошло. Постараюсь отпустить вас как можно скорее, чтобы вы могли сойти с парохода и продолжить путешествие.

Он вызывал нас по очереди; оставшиеся в библиотеке хранили молчание. Когда помощник инспектора назвал мое имя и повел по коридору, я внезапно разволновалась. Но увидев Нуньеса, который поблагодарил меня еще раз и пригласил сесть, я поняла причину волнения: у него была такая же ямочка на подбородке, как у Арчи.

– Прежде всего, миссис Кристи, – сказал Нуньес, – должен признаться, что я ваш горячий поклонник. Когда я жил в Лондоне – я учился там несколько лет в университете, – читал одни только детективные романы и таким образом учил английский язык.

– Боюсь, мои книги служат плохим учебником, – улыбнулась я.

– Что вы, очень деятельным – если это правильное слово. И потом, их так легко и интересно читать. «Убийство Роджера Экройда» – просто совершенство!

Доктору Кёрсу этот роман тоже нравился больше всех остальных, написанных мной. Но я не хотела думать о нем.