Микаель Ниеми - Сварить медведя

– Надо всегда критически относиться к своим наблюдениям. – Сделав этот вывод, он замолчал.

У меня вертелся на языке вопрос, который я тут же и задал:

– А как быть с исправником? Разве не надо ему сообщить?

Хорошее настроение проста тут же исчезло. Он резко остановился и брыкнул ногой, как конь.

– А чем мы, собственно, располагаем? Рисунком знаменитого художника Юсси?

– А наши выводы? Как все на самом деле было?

– Это не выводы, а рассуждения, Юсси. А у органов порядка рассуждения не вызывают ничего, кроме раздражения. Так было и так будет.

Пасторская усадьба ходила ходуном. Мыли, скребли, подметали, стирали и вывешивали постельное белье, в саду выколачивали ковры. Прост сам украсил двери искусно подобранными цветочными венками, а из кухни шел дух свежеиспеченного хлеба.

Гости явились сразу после полудня. Пришли пешком. Я уже видел их, когда мы жили в Каресуандо, поэтому узнал издалека, едва они появились на дороге. Юхани Рааттамаа – светловолосый, с ухоженной бородой, прямым крупным носом и тонкогубым, но улыбчивым ртом. Едва завидев проста, он еще издалека широко распахнул руки для объятия и так и пошел навстречу, похохатывая и недоверчиво покачивая крупной головой, будто хотел сказать: «Ба! Да неужто это и в самом деле ты? Ни за что не поверю».

За ним шел его брат, Пекка Рааттамаа, совершенно на него не похожий, неулыбчивый, с квадратным, чисто выбритым лицом. Пекка был на несколько лет старше и, наверное, рассудительнее – иной раз окорачивал чересчур восторженного брата. Последовали объятия и восклицания, сопровождаемые радостным повизгиванием вертевшейся у ног гостей Чалмо. День выдался довольно прохладный, дул не сильный, но настойчивый и знобкий северный ветер, но гости все равно вспотели после долгой ходьбы, особенно Юхани. Он беспрерывно отдувался и стирал с носа нависшую каплю, которая тут же появлялась вновь.

Оба гостя были на редкость хорошо одеты, куда лучше и богаче, чем прост, – сюртуки из дорогой ткани, изящные финские сапоги, судя по горячему маслянистому блеску и полному отсутствию царапин, только что от сапожника.

Они сняли рюкзаки и, улыбаясь, потирали затекшие плечи.

Чуть позже появился Пер Нутти, еще один из знаменитых проповедников. На нем был саамский костюм, и – странно! – вид такой свежий, будто забежал с соседнего хутора. Никак не скажешь, что он преодолел куда более длинный путь, чем его собратья по вере, – от норвежского побережья через северные горы. Они долго обнимались и хлопали друг друга по плечам. Даже Брита Кайса вышла встречать гостей со всей оравой детей и с младшим, Даниелем, на руках. Дочери присели в книксене, сыновья поклонились. Прост и Пер Нутти задымили своими трубками и тут же начали с азартом состязаться – кто выпустит самое красивое кольцо. Пер Нутти попросил напиться, и Юхани протянул ему ковш.

– Кто верует в Меня, у того из чрева потекут реки воды живой [20] Ин. 7:38. .

– Иоанн, семь-тридцать восемь, – без запинки ответил Нутти и прильнул к ковшу, успев при этом подмигнуть просту.

– Сауна топится, – сказал Юхани и продолжил стих Евангелия – Воистину, Царство Небесное уже близко.

– Хватит проповедовать, – решительно сказала Брита Кайса и чуть ли не пинками начала загонять гостей в дом. – Сначала набейте животы.

Я шел за мужчинами, прислушиваясь к каждому слову этих знаменитых проповедников. С тех пор как прост начал борьбу за духовное пробуждение верующих, они были глашатаями его идей в нашем скупом и суровом северном краю. Было очень трудно – их необычные службы встречали в лучшем случае насмешками, а иногда шли в ход и кулаки. Юхани был одним из самых рьяных миссионеров проста, он организовывал в селах школы, а по вечерам разъяснял слово Божье взрослым.

Я ходил за ним по пятам, но он не обращал на меня ни малейшего внимания. Я с наслаждением вдыхал запах странствий – мокрой шерсти, пота и дегтя, видел, что и гости, и прост взволнованы и полны ожидания, как перед любовным свиданием.

В кухне Юхани неожиданно резко повернулся, хотел взять что-то из своего рюкзака, и я не успел отскочить – мы стукнулись лбами, да так, что у меня посыпались искры из глаз. Звук был такой, будто разбили глиняный горшок. Он не сказал ни слова, только уставился на меня, потирая свою несчастную голову. Остальные уже рассаживались за столом и ничего не заметили.

– Annaantheeksi, – пробормотал я, сдерживая слезы стыда. – Простите…

Юхани помотал головой, борясь с головокружением. Он стоял совсем близко. Я не столько увидел, сколько почувствовал, что он старается сказать что-то остроумное по поводу нашего столкновения, унять раздражение.

– Деревянная голова… у тебя деревянная голова, парень.

– Простите, – повторил я.

– Но есть и преимущество. С таким поплавком не утонешь.

Я потрогал лоб – там набухала внушительная шишка. Юхани словно вызывал меня на поединок, и я попытался срочно придумать ответ на его посылку. Прост прав – умей я говорить, обязательно что-нибудь пришло бы в голову.

– У меня нет такого дара… я не умею говорить… – пролепетал я и сам почувствовал, что краснею.

Юхани молниеносным движением выхватил клинок из ножен на моем поясе и потрогал лезвие большим пальцем.

– Острый… – одобрил он. – Язык – не дар. Язык всегда с тобой. Он почти ничего не весит, как этот клинок. Язык и есть клинок, но следить, чтобы он не тупился, ты должен сам.

Изящно и быстро он перебросил нож из руки в руку и протянул его мне рукояткой вперед.

Я молча сунул нож в ножны. Два – ноль в его пользу. Такой поединок мне в жизни не выиграть.

Пекка пошел к сауне колоть дрова. Поиграл колуном, проверил баланс, похвалил кузнецов в Кенгисе, и за три минуты выросла целая поленница. Огонь в печке полыхал, камни медленно раскалялись – сауна готовилась к приему дорогих гостей.

Вернулись в дом: еще осталось время для разговоров. Я внимательно слушал. Голова до сих пор гудела, но я уже не мог определить почему – то ли от удара, то ли от того, что слова Юхани пробили в моем наглухо закупоренном сознании дыру и в эту дыру клокочущим потоком устремился новый, почти неизвестный мне мир. Эти дядьки, согнувшиеся над своими Библиями с тысячью закладок, мгновенно находящие нужный стих. Они говорили о начатом простом движении за духовное обновление, возрождение, пробуждение, называя его по-разному, но суть сводилась к одному: люди севера не должны и не могут жить по-прежнему – в темноте и поголовном пьянстве. Прост начал свою борьбу в Каресуандо, но теперь волны, как от землетрясения, покатились по всему краю – и на запад, и на восток. Но не так уж гладко. В Каутокейно – разброд и шатания. Пер Нутти рассказал, что несколько человек – он назвал их по именам: Уле Сомбю, Аслак Хаетта, Расмус Спейн и еще человек пятнадцать – посадили в каталажки в Тромсё и в Альте. На суде их обвинили в нарушении порядка и ереси.