Микаель Ниеми - Сварить медведя

За письменным столом сидел секретарь управы Михельссон и прилежно что-то писал. Увидев меня, он замер и оторвал перо от бумаги. Взял себя в руки, нарочито медленно промокнул написанное пресс-папье и спросил, почти не разжимая губ:

– Что вам угодно?

– Я ищу исправника Браге.

– Он в отъезде.

Меня окатила неправдоподобно горячая волна от пылающего камина. Я открыл портфель и достал завернутый от дождя в пеньковую клеенку лист.

– Здесь обжалование приговора Юсси Сиеппинену в Верховный суд Норрланда. Я хотел бы вручить эту бумагу исправнику Браге с дальнейшим прохождением по инстанциям.

– В отсутствие господина исправника Браге за все формальности отвечаю я.

Тихо, хрипло, без выражения – но уверенно. Равнодушные бледно-голубые глаза. А ведь он заметил, в каком я состоянии. Разбитые губы только-только начали заживать, на шее – расцветшие мертвенной желтизной синяки.

– Тогда попрошу квитанцию.

Я положил бумагу на стол. Он достал из ящика блокнот с квитанциями и заполнил. Правой рукой. Левую заложил за спину – как учил Рааттамаа. Длинные сильные пальцы, поскрипывающее перо – и безукоризненный, как всегда, почерк. Намного лучше моего. Он положил на квитанцию пресс-папье, покачал несколько раз, оторвал квитанцию и протянул мне. Я сделал вид, что хочу принять квитанцию, но вместо этого схватил его за левое запястье и резко повернул. Он вскрикнул, попытался вырвать руку, правой рукой сильно ударил меня по сжатому кулаку.

– Вам больно? – участливо спросил я. – Уж не повреждена ли ваша рука, Михельссон?

Он привстал и приготовился ударить еще раз, но я быстро убрал руку.

– Не понимаю, о чем говорит господин прост.

– Возможно, о нашей… назовем ее так… дискуссии относительно стеклянной пластинки. В церкви в Кенгисе, если мне не изменяет память.

– Прост ошибается.

Он полностью овладел собой – тон не сказать чтобы преувеличенно вежливый, но корректный.

– Моя супруга, Брита Кайса, все знает, Михельссон, и готова дать свидетельские показания.

– Совершенно не понимаю, на что намекает прост. Преступник, совершивший этим летом столько преступлений, схвачен, осужден и вскоре будет обезглавлен. И если прост будет продолжать распространять про меня злостные и неправдоподобные слухи, то должен считаться с возможным обвинением в лжесвидетельстве.

Рот его скривился. Он что – улыбается?

– Значит, собираешься продолжать, – констатировал я. – Вошел, так сказать, во вкус.

– Я требую, чтобы господин прост оставил меня в покое. И не только меня – мою будущую жену, которой он непрерывно досаждает.

– Жену? Ты имеешь в виду Марию?

Михельссон сделал строгое выражение лица и кивнул.

– Мы не считаем, что господин прост способен нас достойно обвенчать, поэтому намерены поселиться в другом уезде.

– Купите дом? На деньги, украденные у Нильса Густафа?

– Прошу господина проста удалиться. У меня очень много работы. – Михельссон театрально показал мне на дверь.

– Ваша рана кровит.

Я наверняка сорвал корку на предплечье – собственно, таково и было намерение. Рукав намок и потемнел, капля темной крови упала на стол.

– Ничего подобного.

Секретарь привычно потянулся за пресс-папье, промокнул каплю, сорвал впитавшую кровь бумагу и бросил в камин. Она мгновенно вспыхнула, и через пару секунд от нее осталась невесомая мучнистая бабочка. Вспорхнула в горячих токах пламени и исчезла.

Я застегнул пальто и молча вышел на улицу. Ледяной дождь лил с той же беспощадной силой.

Продрогший и насквозь промокший, я возвратился в усадьбу и бросился к печи.

– У нас гостья, – тихо сообщила Брита Кайса.

Что-то в ее тоне заставило меня насторожиться. Я настолько торопился согреться, что не обратил внимания – на табуретке сидела крошечная и худая до прозрачности молодая саамская женщина. Я поздоровался. Она ответила, но глаз не подняла.

«Милла, – успел я подумать. – Милла Клементсдоттер…»

Но почти сразу очнулся – нет. Это не Милла. Эту женщину я видел совсем недавно, и куда ближе, чем в Оселе.

– Она пряталась в коровнике, – сообщила Брита Кайса. – В сене. Я бы и не заметила, да скотина забеспокоилась.

– В коровнике?

– Думаю, подоила немного и молока попила. Похоже, она не первый день там прячется. И молчит. Клещами слово не вытянешь.

Я очень медленно, чтобы не испугать, подошел к гостье. Сарафан очень старый, латаный-перелатаный, к тому же, скорее всего, перешит из каких-то тряпок. Я взял ее за руку – ледышка.

– Мир тебе, – поздоровался я опять, на этот раз по-саамски.

Она, как мне показалось, не слышала, но внезапно сжала мою руку с неожиданной силой. Я попытался отнять руку. Она не отпускала. В ее застывшем лице было что-то пугающее – узкий нос, необычный изгиб бровей напоминали испуганного зверька.

– Я поначалу решил, что ты Милла из Оселе. – Я изо всех сил старался не повысить тон.

Она молча замотала головой.

– Теперь и сам вижу, что нет. Но я тебя узнал. Это ты была в церкви и спасла мне жизнь. – Я осторожно отнял руку и обнял ее. Появилось ощущение, что я обнимаю кусок льда. Только сейчас я понял, насколько она замерзла.

Девушка издала какой-то мышиный писк, тело ее обмякло, дыхание стало глубже и ровнее. Она постепенно оживала.

– Munlea… lea… – заикаясь, прошептала она.

Неожиданно низкий и хриплый голос, словно осипший от крика.

– Я знаю, кто ты, – прошептал я. – Тебя зовут Анне Маарет. Ты сестра Юсси.

От нее пахло несколькими днями пути без ночлега – старым потом и болотным туманом.

– Я предложила поесть – отказывается, – с упреком сказала Брита Кайса.

– Теперь не откажется, – уверенно сказал я. – Ведь так, Анне Маарет?

Не выпуская ее из объятий, я провел сестру Юсси к кухонному столу. Брита Кайса тут же поставила перед ней миску с теплой кашей – видно, держала на поду наготове. Девушка каким-то птичьим движением вытянула шею и несколько раз втянула носом воздух – совсем как лиса, почуявшая под снегом мышь. Неловко зажала металлическую ложку между указательным и большим пальцами, хотела зачерпнуть каши, но отвлеклась: увидела свое искаженное отражение в выпуклой полированной поверхности ложки.

Каша была довольно крутая; девушка неумело разрезала ее рукояткой ложки на куски, опустила голову к тарелке и начала, как лопаткой, придвигать нарезанные комки к губам. Так может есть маленький ребенок. Или настолько замерзла, что руки не слушаются.

Я покосился на жену – она, как мне показалось, была близка к обмороку. Смотрит словно завороженная, как я потираю побаливающие от звериной хватки этой крошечной девчушки пальцы.

– Это сестра Юсси.

Брита Кайса увидела, с какой скоростью исчезает с тарелки каша, и на глазах ее выступили слезы.