Аполлинарий Колдунов - Телохранитель [СИ]

— Когда? — коротко спросил Варлам.

— Сегодня, — ответил Свердлов, — немедленно. Да, — добавил он, — Варлам, уничтожь ее останки…

Если приказ о расстреле Каплан выглядел для Аванесова вполне естественным — ну, а что же еще могло быть с ней? — то уничтожение останков показалось даже ему, убежденному революционеру, чрезмерным.

— Зачем? — спросил Аванесов.

— Ничего не должно остаться от этой гадины! — вдруг истерично закричал Яков.

Варлам в нерешительности затих. Наконец, набрался смелости и произнес:

— Хорошо, Яков Михайлович, все будет сделано.

На квартире Ленина в Кремле находились врачи Минц, Вейсброд, Семашко, Баранов, Винокуров, Розанов, Обух. Они констатировали необычайно слабую деятельность сердца, холодный пот и плохое общее состояние. Это как-то не вязалось с кровоизлиянием, которое было не таким сильным, как ожидалось. Врачи высказали предположение: не вошел ли в организм Ленина вместе с пулями какой-либо яд. У больного появились признаки одышки. Поднялась температура, и Ленин впал в полузабытье, иногда произнося отдельные слова.

Ни один из врачей не уходил из здания Совнаркома. Они беспрерывно дежурили около комнаты Владимира Ильича. Ночью прошел кризис. И лишь к утру, врачи смогли вздохнуть свободнее. Непосредственная опасность жизни Ленина миновала.

ИЗ БИОГРАФИЧЕСКОЙ ХРОНИКИ В.И.ЛЕНИНА

1 СЕНТЯБРЯ 1918 ГОДА

«Я.М.Свердлов сообщает в 11 час. 45 мин. в Петроград, что состояние здоровья Ленина несколько улучшилось. Больной шутит, заявляет врачам, что они ему надоели, не хочет подчиняться дисциплине, шутя, подвергая врачей перекрестному допросу, вообще «бушует». Сегодня мы все окрылены надеждой».

Решающие дни по ходу болезни, однако, еще впереди.

«От ВЧК. Чрезвычайной Комиссией не обнаружен револьвер, из коего были произведены выстрелы в тов. Ленина. Комиссия просит лиц, коим известно что-либо о нахождении револьвера, немедленно сообщить о том комиссии».

Новиков и Коноплева докладывал отряду о свершившемся покушении на Ленина. Их слушали, затаив дыхание.

Семенов недоумевал. Почему Каплан не вскочила в пролетку, которая стояла наготове? Растерялась? Сдали нервы? Хорошо еще, что Лида была как никогда хладнокровна.

Боевики недоумевали. Ленин остался жив. Каплан схвачена и водворена на Лубянку. Выдержит ли она поединок с ВЧК?

— А вдруг Фаня уже раскололась в ЧК? — буркнул Новиков.

Семенов от неожиданности вздрогнул.

Рядом вздохнул громоздкий, неповоротливый Королев. Хотел что-то сказать, но не решился.

— Выкладывай, что у тебя.

— Как бы не того, Григорий Иванович…

— Яснее!

— Как бы худо не вышло. Всешь-таки баба. Прижмут в ЧК…

— Что ты предлагаешь?

— Уходить надо, Григорий Иванович. Близковато от Москвы сидим. Если Фаня не выдержит — возьмут всех скопом.

Королева неожиданно поддержала Коноплева.

— Фаня — прежде всего женщина, а уж потом — боевик.

— Эта женщина выдержит все. И потом, Лида, ты иногда просто невыносима. Лучше сходи на станцию, узнай новости.

Семенова атаковал Козлов:

— Григорий Иванович! Ударим по Лубянке, отобьем Фаню. Ребята согласны…

— Верно, Григорий Иванович! Чекисты думают, что мы на дно ушли. Врасплох застанем…

Перебивая друг друга, террористы горячо доказывали реальность задуманного. Семенов заколебался: может и впрямь попытаться?

Варлам Аванесов вызвал к себе коменданта Кремля Петра Малькова.

— Надо немедленно съездить на Лубянку и забрать Каплан. Поместите ее в Кремле под надежной охраной.

Мальков не стал интересоваться причиной такого неожиданного приказа. А просто выполнил указание Аванесова. Он перевез Каплан с Лубянки в Кремль. Поместил ее в полуподвальной комнате. Комната была с высоким потолком, гладкими стенами, с зарешеченным окном, которое находилось метрах в четырех от пола. Не заглянешь в него, не дотянешься рукой. Возле двери и на всякий случай у окна, Мальков поставил усиленные посты. Часовых проверял ежечасно. Не спускал глаз с заключенной. Больше всего Мальков боялся, как бы кто-нибудь из охраны не отправил террористку на тот свет раньше времени. Каплан вызывала у латышских стрелков брезгливость и ненависть.

Фаня отказалась от завтрака. Первые часы пребывания в камере она ни на минуту не останавливалась. Все ходила и ходила от стены к стене. Ее несколько раз вызывал Сергей, но она отказалась отвечать на вопросы. Когда перестали вызывать на допросы, затихла. Присела на табурет и уставилась в стену.

Глубокая поперечная морщина, прорезавшая лоб у переносицы, придавала лицу несвойственное выражение обреченности. Не было у нее раньше этой морщины и этой безысходной обреченности. Три дня и три ночи, проведенные в поединках с чекистами и наедине с собой, вытряхнули из нее что-то очень существенное и невосполнимое: безрассудное, необъяснимое, полное восприятие жизни, когда все — и неудачи, и беды, и сомнения, и огорчения были в радость.

Каплан прислушалась к себе. Ядовитым туманом заклубился внутри страх. Опалило сознание бессилия. Рок неудач преследовал ее, и после каторги. Сковывал волю. Сколько ей можно убегать, кого-то догонять, быть, в конечном счете, битой?

Она снова стала ходить по камере. С трудом переставляла ноги, но куда ни повернется — серая стена. Об нее тупо ломался взгляд. Будто она никогда не видела солнца, не кипела в половодье революции. Откуда эта серая стена? Какая дьявольская сила забросила ее в одно из подвальных помещений Кремля?

Каплан надеялась, что ее больше не будут вызывать на допросы. Она боялась встреч с Сергеем. Уцепиться за ниточку — размотает весь клубок. Она уже на пределе. Скорей бы конец. Взаимные прощупывания, пробные атаки и контратаки, истерики, уход в глухую защиту, обманные маневры поведения. С чем это сравнишь?

Память Каплан распахнула в минувшее одну из своих бесчисленных дверок, и она услышала голос Сергея:

— Я думаю, у вас есть много что сказать…

По спине пробежали мурашки.

— Я сказала все, — выдавила Каплан и отвернулась. Мутным, нехорошим взглядом уставилась в окно. В глазах бродило что-то этакое… Мысль? Воспоминание?

— Я не ошибаюсь, — сказал Сергей. — Вы утаиваете главное — сообщников и руководителей покушения… Вам предстоит очная ставка…

— С кем?

— С Верой Тарасовой.

— Зачем? Зачем эта канитель с очными ставками? Я подпишу все, о чем рассказала.

Сергей наклонился к ней ближе. Казалось, он хочет проникнуть взглядом в ее голову, понять и прочитать все ее мысли.

— Но мне нужна правда.

Вошла Вера Тарасова. Остановилась, собралась с силами.