Дарья Плещеева - Наблюдательный отряд [litres]

– Надень им браслеты, – велел Хорь. – Чертов Петерсон! Я сам неплохо владею саватом, но этот – просто черт! Нога у него выше головы задирается, верхние удары – мне такие и не снились.

– Как мы их отсюда будем забирать? – спросил Лабрюйер, застегнув обе пары наручников.

– Мюллер должен приехать. Посмотри-ка, что там с Рейтерном.

Рейтерн был ранен в плечо и в грудь.

– Вы за это ответите, – сказал он Лабрюйеру.

– Спросите лучше, где ваш папенька, – буркнул Лабрюйер.

– Меня вызвала сестра… она к соседям побежала, у них телефонный аппарат… сказала – грабители в доме… а это – вы…

– Агент осведомительного агентства, к вашим услугам, – ответил Лабрюйер. – Сестру бы в ваши пакости не впутывали.

– Хоть одну вашу на тот свет отправил…

На снегу вверх лицом лежала Анна Григорьевна Урманцева. Седой парик слетел с нее, темные волосы разметались, но ей было уже все равно, что подумают люди. Поперек ее тела лежало другое – Лабрюйер видел профиль повернутой влево головы и седоватую «шкиперскую» бородку.

– Она, нанявшись учить Ангелику музыке, проникла в дом и потом открыла двери госпоже Гольдштейн? – спросил Лабрюйер. – А ваших громил, видно, где-то заперла?

– Дурацкие вопросы, – ответил Рейтерн.

– Оставь его, – сказал Хорь. – И не шевели. Мы должны довезти его живым.

Амелия Гольдштейн молчала.

– Встаньте, – велел ей Лабрюйер. – Замерзнете на снегу. Где Вильгельмина?

Ответа не было.

– Вы узнали от Урманцевой, что она подружилась с одним из наших, и испугались, что она случайно вас выдаст? Но что вас с ней объединяло? Ну? Говорите!

– Она внучка старого Лемана, – неохотно ответила Амелия Гольдштейн.

Ждать Мюллера пришлось долго. Лабрюйер успел кое-как перебинтовать Рейтерна-младшего, который потерял много крови и был совсем уж плох. Наконец автомобиль прибыл. В автомобиле был только Сенька Мякишев.

– Ушел лесом, – не дожидаясь вопроса, сказал Мюллер. – Они – за ним, а я куда – на четырех колесах? Застрял бы – и автомобиль погубил! Теперь куда?

– Сперва в больницу на Рыцарской, потом – в полицейское управление, – велел Хорь.

– Поймали жуликов? – радостно спросил Сенька.

– Как видишь. Помоги занести в автомобиль этого господина, видишь – ранен.

В полицейском управлении Хорь и Лабрюйер немедленно допросили Шмидта и Розенцвайга, которых полицейские буквально вынули из постели. Шмидт признался сразу, Розенцвайг не понимал, в чем дело: он всего лишь давал бывшим однокашникам покататься то на яхте, то на автомобиле. И Франка с Герцем он считал милейшими людьми, и Теодора Рейтерна – чистым ангелом. Не забыли и срочно командировать к Рейтерну в палату старого опытного агента – для этой надобности срочно послали за Панкратовым.

– Может статься, к вам сюда придет Петер Леман, – сказал Лабрюйер Горнфельду. – Его нужно принять как можно любезнее, чтобы наконец рассказал все, что знает о старом Рейтерне и его сыночке. Пусть объяснит, что именно он видел и как погиб его напарник Митин. Про Амалию Гольдштейн он тоже немало знает.

Бывшая гувернантка наотрез отказалась говорить. Ей дали возможность помолчать – настоящие допросы еще только предстояли.

Перед уходом Лабрюйер решил сделать доброе дело. Он недолюбливал Горнфельда, но хотел избавить сыскную полицию от нераскрытого убийства.

– Слушайте, Горнфельд, внимательно. Я знаю, кто убил того мужчину в меблированных комнатах на Выгонной дамбе. Я знаю его имя и прочие подробности. Сегодня не до того, а дня через два приду и все расскажу.

Ставить точку в этом деле он предоставил Господу Богу. Если Краузе с супругой успели сбежать – их счастье. Не успели – сами виноваты.

В девять утра наблюдательный отряд собрался в фотографическом заведении, но не весь – Куницы не было. Как понял Лабрюйер, ее по-джентльменски отпустили к Ольге Ливановой – переодеться и вздремнуть.

Хорь завершал телефонный доклад столичному начальству. По лицу было видно – вот теперь он своей операцией гордится. Росомаха кипятил воду для чая, Акимыч резал толстую колбасу, Сеньку приставили к мытью посуды, которой накопилось порядком.

– Нужно съездить в тот дом на Виндавской, где жил Петерсон, – сказал Хорь, повесив трубку. – Там могли остаться важные бумаги и какие-то вещи. Может быть, он за ними вернется.

– Будет сделано, – ответил Росомаха. – Только чаю напьюсь. Ух, набегался!

Сенька, совершенно обалдевший от ночной суеты, осторожно подошел к Лабрюйеру.

– А мне какие-никакие наградные выйдут? – спросил он. – И с «Мотора» я могу уйти?

– Можешь, конечно. «Мотором» и без тебя теперь есть кому заняться. А я отведу тебя к господину Линдеру. Ты же хотел стать полицейским агентом? Вот, считай, должность уже твоя.

– Я не пойду в полицейские агенты, – сказал Сенька. – Я с господином Мюллером уже говорил, он меня возьмет в подручные и выучит водить автомобиль.

– На что ему подручный? – удивился Лабрюйер.

– Для пробегов!

– Каких еще пробегов?

– Господин Мюллер рассказывал – «Руссо-Балты» в больших пробегах участвуют. Четыре года назад был пробег Питер – Рига – Питер, потом в прошлом году летом – ралли «Монте-Карло». А в этом году будет пробег по Африке! По Африке, Александр Иванович! И меня туда возьмут подручным! Штурманом-то вряд ли…

– Далась тебе эта Африка… – проворчал Лабрюйер. – Пропадешь ты там в песках или джунглях…

– А Нагель?

– Какой Нагель?

– Который сейчас путешествует на «Руссо-Балте»! Мне господин Мюллер рассказывал, а он за Нагелем по журналам и газетам следит, он выписывает «Автомобиль», «Аэро- и автомобильная жизнь», а это «Аэро» сам Нагель выпускает. Он где только не бывал на своем «Руссо-Балте»! Сейчас по Африке едет!

Восторг, владеющий Сенькой, вызвал у Лабрюйера зависть. «Хорошо быть парнишкой, мечтающим нестись на автомобиле по Африке, – подумал он, – а солидному мужчине о чем прикажете мечтать? Вот то-то и оно…»

– Всю жизнь копаться в железках – рук никогда не отмоешь… – ворчливо сказал он.

– Так это же здорово – всю жизнь копаться в железках!

– Ладно, бог с тобой. Раз уж это твое призвание…

И Лабрюйер крепко задумался. Сенька сделал разумный выбор – хорошее ремесло, приличный заработок, путешествия и даже немного славы. А у агента какая слава?

Енисеев сидел в углу, устроившись в кресле вальяжно, нога на ногу, и читал газету «Рижский вестник», развернув ее во всю величину. Лабрюйер ходил взад-вперед, решая важный вопрос: идти или не идти к Ольге Ливановой. Придешь – может оказаться, что не вовремя и некстати, поскольку туда не звали. Не придешь – еще хуже.

– Сядь, брат Аякс, – сказал Енисеев. – Все кончилось, можно перевести дух. Впереди, как я полагаю, стрелы Гименея… или нет, это у Купидона стрелы…