Роберт Маккаммон - Бледный Курильщик

— Я даже частенько в них выигрывала.

— И это хорошо. Ты могла бы посетить некоторые из них завтра вечером и поискать… — Кэтрин задумчиво помедлила, — человека, который носит пуговицы на манжетах. Возможно, его привычки в одежде переплыли через океан вместе с ним. В любом случае это станет хорошим началом поисков.

Минкс поднялась вместе с Кэтрин по ступеням Док-Хауз-Инн и пожелала ей доброй ночи. Она дождалась, пока Кэтрин скроется за дверью, и лишь после этого повернулась. Ее собственная обитель — комната над каретником [7] Каретник — постройка для карет, лошадей, сопутствующих приспособлений и нужд. Как правило, деревянное, реже каменное, отдельно стоящее одноэтажное здание. В состав включались экипажный сарай, конюшня с несколькими стойлами, крытый дворик, где могли располагаться комнаты, а также отдельные навозные ямы и ледник. , примыкающая к конюшне Тобиаса Вайнкупа — располагалась в четверти мили отсюда к северу от Бродвея.

Она неспешно направилась на север, раздумывая нам тем, чтобы посетить одну из наиболее оживленных таверн или игорных клубов нынче же вечером, так как для нее ночь была порой возможностей. Ложиться спать до двух часов ночи она считала бессмысленной тратой времени.

Она повернула на восток, направившись в сторону сурового — но, для нее, более захватывающего — района, полного таверн, который привлекал бездельников, впервые испачкавших свои ботинки грязью этого острова задолго до того, как все эти здания были построены. Это были ее люди .

Минкс миновала квартал, и тут вдруг услышала мужской голос. Совсем близко:

— Подойдите.

Минкс замерла, став в пол-оборота и слегка оглянувшись.

Он стоял там, окутанный туманом. На нем было утепленное черное пальто из фирнота [8] Фирнот — толстая, мягкая шерстяная ткань с «подкопченной» поверхностью. и темная треуголка, надвинутая на лицо так, что черт было не разглядеть. Впрочем, Минкс и без треуголки ничего не рассмотрела бы: ближайшим источником света был желтый светильник на верхнем этаже склада, где кто-то сейчас работал допоздна или же что-то крал.

— Подойдите, — повторил мужчина.

— Сам подходи, — ответила Минкс. Рука ее скользнула к ножу, спрятанному под пальто. Он отступил, и туман тут же поглотил его.

Минкс вытащила нож. Она не боялась. Ножи множество раз спасали ее шкуру, и она прекрасно знала, как с их помощью спустить шкуры с других. Нет, она не боялась, однако волнение все же ощущала. Хотя волнение было не совсем то, напряжение — вот более подходящее слово. И все же внешне Минкс оставалась сосредоточенной и спокойной — такова была ее природа. Она жалела, что сейчас за ее спиной не стена. Здесь, на открытой улице, она была уязвима сразу с нескольких сторон, напасть могли откуда угодно. Ее сердце забилось чаще — не от страха, но от волнующего ощущения опасности. Это чувство очистило ее разум от остатков крепкого яблочного эля, который мог бы замедлить ее реакцию. Теперь она была готова.

Минкс развернулась и направилась в свою любимую таверну — «Петушиный Эль». Там можно было раздобыть крепкий напиток, надышаться табачным дымом, наслушаться брани, достойной мгновенной Божьей кары, и провести время в компании самых отвязных грубиянов Нью-Йорка. Это был ее тип заведения.

Ей померещилось, или это действительно было какое-то движение? Там, справа, в тумане? Определенно, было. Минкс поняла, что за ней следят. Она продолжила путь, но чувства ее обострились. Ее колкий взгляд осматривал окрестности, а рука крепко сжимала рукоять ножа, сделанную из слоновой кости.

Совершенно неожиданно прямо перед ней из тумана вынырнул силуэт. Он все еще был наполовину скрыт мраком ночи, но стоят достаточно близко, чтобы напасть.

Минкс снова остановилась и тихо произнесла:

— Ты мне путь преградил.

— Послушайте меня, мисс Каттер, — ответил он. — У меня нет желания конфликтовать с вами или с мадам Герральд. Эта игра — только для Джона Кента. Мой совет вам и вашей нанимательнице: не вмешивайтесь . Я понятно изъясняюсь?

Голос. Гладкий и шелковистый. Смертельный холод, так, кажется, сказал о нем Джон Кент. Но разве он производил такое впечатление? Пожалуй, нет. Не на нее.

Минкс догадалась, что он следил за ними с Кэтрин с того самого момента, как они покинули таверну Салли Алмонд. Он наблюдал за тем местом, как и Джон Кент.

— Мне понятно другое: я знаю, что ты такое , — ответила Минкс. — Знаю, кто ты. Очень скоро мы разоблачим тебя. Твое время на исходе.

— Ах! — усмехнулся он и выждал довольно долгую паузу. — Да. Время на исходе. Благодарю, что так ясно дали мне это понять. А сейчас вы ведь извините меня, не так ли? — Он вдруг начал отступать.

Минкс не видела смысла в продолжении расспросов, как не видела она его и в развязывании ночной поножовщины. Перспектива вести бой в таком густом тумане вовсе ее не прельщала. Если она была права, у этого человека имелось при себе холодное оружие, и он, очевидно, прекрасно знал, как им пользоваться.

— Доброй ночи, мистер Резак, — пожелала она, но обнаружила, что говорит уже с пустотой.

Как раз в тот момент, когда Минкс расположилась за угловым столиком в «Петушином Эле» с кружкой горячего пряного напитка, а ее лезвие демонстративно вонзилось в столешницу, дабы шокировать остальных посетителей, Джон Кент проснулся в своей постели в пансионате Мэри Беловер.

Некоторое время он лежал в темноте, размышляя, что же могло его разбудить. Ему были хорошо знакомы сны о Лоре — о счастливом времени, проведенном ими вместе и об ужасном ощущении, будто он стоит рядом с ней в момент ее смерти, но в то же время не в силах пошевелить даже пальцем, чтобы помочь ей. О, он хорошо знал эти сны, поэтому отлично понимал, что этой ночью его пробудило что-то другое.

В следующий миг он услышал это: небольшой камушек ударился о стекло его окна. За ним последовал другой, пока Джон Кент лежал, борясь с сомнениями в том, на самом ли деле он бодрствует или все еще спит.

Наконец, он поднялся с кровати, подошел к окну, отдернул штору и выглянул наружу.

Туман все еще стелился густым полотном, но по мере того как Джон вглядывался во мрак из окна на верхнем этаже, он начал различать чью-то фигуру, стоявшую на мостовой.

Воображение?

Он подумал, что оно и впрямь разыгралось, пока еще один маленький камушек не врезался в оконное стекло и не отозвался почти музыкальным звоном. Все еще напрягая зрение, мужчина заметил, как фигура подняла руку и изобразила жест, который можно было трактовать единственным образом:

Выходи играть!

Джон Кент отошел от окна. Он затратил мгновение, чтобы ударить по кремню и поджечь трутницу, после чего зажег лампу, имевшуюся в комнате — все эти манипуляции он проделал своей здоровой рукой с впечатляющей быстротой. Стоя в чадящем желтом свете фонаря, мужчина быстро оделся; в качестве последнего штриха он приставил накладные деревянные протезы к правой руке — с единственным здоровым пальцем и искалеченным большим — и надел поверх них перчатку.