Роберт Маккаммон - Рассказы [компиляция]

Украсть это было так легко. В три часа утра Кэлвин Досс посетил голливудский Мемориальный Музей на Беверли-бульваре, проникнув внутрь через боковую дверь с помощью загнутой крючком полоски металла, которую он извлек из черного кожаного мешочка, спрятанного под курткой, у сердца.

Скитаясь по длинным залам мимо колесниц, использовавшихся в «Бен-Гуре», мимо шатров из «Шейха», мимо макета лаборатории из «Франкенштейна» в натуральную величину, он тем не менее точно знал, куда идет. Днем раньше Кэлвин уже приходил сюда с платной экскурсией, а посему, проскользнув в музей, десять минут спустя уже стоял в зале «Меморабилия». На обоях, где бы их ни касался луч крошечного фонарика-«карандаша», вспыхивали звезды из фольги. Перед Кэлвином были запертые кубы стеклянных витрин: одну заполняли парики на безликих головах манекенов, следующая содержала флаконы духов, использовавшихся в качестве реквизита в дюжине лент с Ланой Тернер, Лореттой Янг, Хеди Ламарр; в следующей витрине на полках разместились украшения из стразов — бриллианты, рубины, изумруды, сиявшие, точно товар из ювелирных магазинов Родео-драйв.

За ними находилась та витрина, что искал Кэлвин. На ее полках стояли деревянные ящички разных цветов и размеров. Луч фонарика скользнул на нижнюю полку — а, вот. Большая черная коробка, за которой он пришел. Крышка была открыта, внутри Кэлвин увидел лотки с тюбиками, маленькими пронумерованными баночками и чем-то, похожим на завернутые в вощаную бумагу мелки. Рядом с коробкой лежала маленькая белая карточка с парой строчек машинописи: «Коробка с гримом, принадлежавшая Джин Харлоу. Выкуплена из имущества Харлоу».

«Порядок! — подумал Кэлвин. — Есть!» Он расстегнул молнию на мешочке с инструментом, обошел витрину и несколько минут трудился, выбирая из своего богатого снаряжения нужную отмычку.

Легкотня.

А теперь почти рассвело, и Кэлвин Досс сидел в своей крохотной квартирке за бульваром Сансет, дымя сигаретой с марихуаной, чтобы расслабиться, и глазел на черную коробку, стоявшую на карточном столике перед ним. «Ей-Богу, ничего особенного, — думал Кэлвин, — просто горстка баночек, тюбиков и карандашей, да и те, похоже, по большей части такие засохшие, что так и рассыпаются». Даже в самом футляре не было ничего привлекательного. Хлам, если спросить Кэлвина. С чего мистеру Марко взбрело в голову, будто он сумеет толкнуть эту штукенцию кому-то из лос-анджелесских коллекционеров, было выше его понимания. Ну, поддельные камушки, парики — еще туда-сюда, можно понять, но это?.. Никак!

Коробка была обшарпанной, исцарапанной, по трем углам из-под черного лака виднелась голая древесина. Но вот замочек был необычным: серебряная человеческая рука, пальцы с длинными острыми ногтями скрючены и больше напоминают когти. Серебро от времени потускнело, пошло пятнами, однако замок работал как будто бы исправно. «Мистер Марко это оценит», — подумал Кэлвин. Сам грим выглядел совершенно усохшим, но, когда Кэлвин отвинтил крышки нескольких из пронумерованных баночек, на него слабо повеяло диковинными ароматами: из одной — холодным, глинистым запахом кладбищенской земли, из другой — свечным воском и металлом, из третьей дохнуло чем-то, вызывавшим в воображении кишащую гадами трясину. Ни названия фирмы, ни каких-либо иных свидетельств того, где купили этот грим или чья это продукция, ни на одной баночке не было. Несколько гримировальных карандашей, вынутых Кэлвином из лотка, раскрошились, и Кэлвин спустил кусочки в унитаз, чтобы мистер Марко не обнаружил, что он с ними возился.

Мало-помалу марихуана одолела его. Кэлвин закрыл крышку коробки, защелкнул серебряную руку-замок и, думая о Дийни, улегся на диван-кровать.

Проснулся он точно от толчка. Сквозь пыльные шторы струился резкий свет послеполуденного солнца. Кэлвин нашарил часы. Два сорок! Ему было велено позвонить мистеру Марко в девять, если дело выгорит нормально.

…Пока Кэлвин шел в конец коридора, к таксофону, изнутри его сжигала паника.

В антикварном магазине на Родео-драйв секретарша мистера Марко ответила:

— Будьте любезны, как мне доложить, кто звонит?

— Скажите, это Кэл.

— Минутку.

Подняли еще одну трубку.

— Марко слушает.

— Это я, мистер Марко. Коробка с гримом у меня. Все в лучшем виде, дельце прошло, как сон…

— Как сон? — негромко переспросил голос. Раздался тихий воркующий смех, похожий на журчание бегущей над опасными камнями воды. — Вот как, Кэлвин? В таком случае ты должен спать очень неспокойно. Ты видел утреннюю «Таймс»?

— Нет, сэр. — Сердце Кэлвина забилось быстрее. Что-то вышло наперекосяк, он где-то по-царски напортачил. Казалось, стук его сердца заполнил телефонную трубку.

— Удивительно, что полиция еще не навестила тебя, Кэлвин. Похоже, вскрыв витрину, ты затронул скрытую сигнализацию. Ага. Вот этот очерк — страница семь, вторая колонка. — Послышался шелест разворачиваемой газеты. — Бесшумную сигнализацию, разумеется. Полиция считает, что они прибыли на место как раз когда ты уходил; один из офицеров полагает даже, что видел твою машину. Серый «Фольксваген» со вмятиной на левом заднем крыле. Знакомо, а, Кэлвин?

— Мой… у меня «Фольксваген» светло-зеленый, — сказал Кэлвин, у которого сдавило горло. — Я… мне вмазали по крылу на стоянке у «Клуба Зум».

— В самом деле? Я бы посоветовал тебе начать укладывать вещички, мальчик мой. В это время года в Мексике должно быть очень славно. Теперь, если ты меня извинишь, мне нужно заняться другими делами. Счастливого пути…

— Погодите! Мистер Марко! Пожалуйста!

— Да? — Теперь голос был холодным и твердым, как глетчер.

— Выходит, работу я запорол? Ну и что? Всякому может выдаться худая ночка, мистер Марко. Я же взял коробку! Можно сделать так: я приношу ее вам, получаю свои три штуки, а потом уж подхватываю свою девчонку и двигаю в Мексику, чтобы… Что такое?

Мистер Марко опять разразился холодным, начисто лишенным веселья кудахчущим смехом, от которого вверх по позвоночнику Кэлвина неизменно пробегал озноб. Кэлвину представил себе мистера Марко, сидящего в черном кожаном кресле с подлокотниками, вырезанными в форме оскаленных львиных морд. Широкое лунообразное лицо, должно быть, ничего не выражает, тусклые страшные глаза черны, точно отверстия в стволах двустволки, рот чуть скошен на сторону, губы красные, как ломти сырой печенки.

— Боюсь, ты не понимаешь, Кэлвин, — наконец сказал он. — Я ничего тебе не должен. Похоже, ты увел не тот гримировальный набор…

— Что? — хрипло выговорил Кэлвин.

— Все это есть в «Таймс», голубчик.