Александр Арсаньев - Продолжение путешествия

Но как только он вернулся, я на всякий случай попросила его вновь покинуть гостиную, боясь, что его растерянный вид доконает бедную старушку, едва она придет в себя и откроет глаза.

И правильно сделала, поскольку на то, чтобы окончательно успокоить ее, у меня ушло не меньше четверти часа. И лишь тогда я позволила Петру показаться ей на глаза.

К счастью, он успел к тому времени стянуть с себя этот нелепый наряд и даже стер с лица большую часть грима.

– Петенька, – всхлипнула при его появлении Ксения Георгиевна, – что же ты со мной делаешь? Разве ж так можно?

Петр Анатольевич обернулся было ко мне за поддержкой, но наткнулся на столь выразительный взгляд, что моментально понял, что обратился не по адресу.

Для того, чтобы мы уселись за стол, и обрели способность слушать, потребовалось еще около часа. А выражение настороженности не покидало лица Ксении Георгиевны до конца вечера.

Надо сказать, что рассказ Петра Анатольевича поразил нас не меньше, хотя и в совершенно ином смысле. Честно признаюсь, что не ожидала услышать ничего подобного, тем более, что его начало было довольно заурядное для этого человека:

– Еще раз простите меня, сударыни, что своим внешним видом я невольно испугал вас до такой степени, что сердце мое обливается кровью. Всему виной мое обычное легкомыслие, – он сопроводил эти слова красивым жестом, в котором соединились воздушный поцелуй и искреннее раскаянье.

– Бог простит, – сухо ответила Ксения Георгиевна, и у меня создалось ощущение, что, если бы не сжигающее ее любопытство, то этим бы дело не ограничилось. При всем своем гостеприимстве и такте, характер старушка имела героический, и иной раз позволяла себе такие выражения… впрочем, я, кажется, отвлеклась. А Петр между тем продолжил свой монолог:

– Но, поверьте, я вырядился таким образом не из любви к трансвестизму, этому пороку я, слава тебе, Господи, не подвержен, и никогда бы не осмелился появиться перед вами в таком, мягко говоря, предосудительном виде, если бы не более, чем серьезные для этого основания. Но позвольте мне в своем рассказе соблюдать хронологическую последовательность, чтобы обилие событий не помешало вам получить исчерпывающую картину произошедших с утра событий. И, надеюсь, в конце моего рассказа ваши сердца смягчатся, а глаза увлажнит та божественная влага, с помощью которой женщины, и только они, с присущим им милосердием способны продемонстрировать свое сострадание.

Судя по витиеватости выражений, он репетировал свою речь по дороге в Елшанку, и существовала опасность, что сквозь хитросплетения его каламбуров добраться до смысла им произнесенного будет непросто.

– Если вы пытаетесь загладить свою вину, то не угодно ли вам будет выражаться попроще? – как можно язвительнее спросила я.

– Если на то будет ваше соизволение, – не без сожаления согласился Петр, хотя было заметно, что ему и самому давно не терпится перейти к сути дела.

Но не так-то просто перейти на нормальный человеческий язык, если ты оседлал конька красноречия, и еще некоторое время мы вынуждены были терпеть его остроумие. Видимо, некоторые, особенно удачные перлы ему было обидно оставить без применения, но я избавлю вас от сомнительного удовольствия им внимать, а сразу перейду к той части его рассказа, которого нам с Ксенией Георгиевной пришлось дожидаться так долго:

– Прямо от вас, как вам известно, я направился на место вашего, Екатерина Алексеевна, мнимого преступления, надеясь застать там наших супостатов, то бишь господина Алсуфьева со товарищи. Как это ни прискорбно, они оказались умнее, чем мы с вами предполагали, и не поспешили продемонстрировать свою преступную осведомленность всему свету. Проще говоря, я их там не застал. И собирался покинуть это скорбное место, но, тщательно взвесив все «за» и «против», остался там еще на некоторое время, преодолевая врожденное отвращение к жестоким зрелищам и запаху разложения.

Кстати… – Петр поднялся со своего места и на несколько мгновений выскочил в соседнюю комнату, откуда вернулся с каким-то свертком, – я захватил с места происшествия наиболее ценные вещественные доказательства вашей, Катенька, вины, тем более, что встреченные мною в лесу крестьяне наверняка поступили бы точно таким же образом некоторое время спустя. Я всего лишь опередил их, благодаря резвости моего скакуна. Вот, – продемонстрировал он содержимое свертка, – не угодно ли полюбопытствовать…

Как я сразу же догадалась, это было мое оружие, те самые пистолеты, с помощью которых и было совершено убийство. Я еще не знала, радоваться мне или волноваться по этому поводу, благодарить мне за этот поступок Петра Алексеевича или напротив – выбранить, и, на всякий случай, не сделала ни того, ни другого. Ксения Георгиевна при виде этих страшных игрушек и вовсе потеряла дар речи, поэтому Петр лишь пожал плечами и в полной тишине продолжил рассказ:

– Ваш с позволения сказать экипаж, Катенька, я застал не совсем на том месте, где ожидал его увидеть. Мне пришлось пробродить некоторое время по окрестным лесам, прежде чем, наконец, удалось его обнаружить. И вот по какой причине. То несчастное животное, которое вы не удосужились распрячь, пыталось без своей подружки покинуть опостылевшее ему место, но зацепилось оглоблей за развесистое дерево и вынуждено по сей час быть буквально прикованным к этому новому для него месту. Но на его счастье та лошадка, которую вы осчастливили своим наездничеством, скрашивает ему это безрадостное состояние своим присутствием, поскольку по законам лошадиной верности вернулась к своей паре и теперь что-то нежно нашептывает ей на ухо.

Как я и ожидала, моя «индейская» лошадка на самом деле вернулась к возку. И это меня обрадовало. Таким образом я могла не волноваться, что меня смогут разыскать по ее следам. И я вздохнула облегченно. Наконец-то я услышала хоть какую-то полезную для меня информацию, хоть и в недопустимо замысловатой форме.

– Но это все присказки, сказка, как говорится, впереди, – меж тем торжественно заявил Петр Анатольевич, и по его тону можно было понять, что настал черед чему-то действительно важному. Так оно и оказалось.

– Я заглянул в карету, полюбовался вашим конвоиром, и, не найдя в этом занятии ничего приятного, перешел ко второму телу. И вот тут меня ожидал приятный сюрприз…

Испытывая наше терпение, Петр достал папиросу, прикурил ее от свечи и с наслаждением затянулся.

– Не думаю, что вы останетесь равнодушны к известию… – он сделал еще одну паузу, – когда узнаете, что он оказался моим старым знакомым.

– То есть? – не смогла я скрыть удивления, чем доставила рассказчику истинное наслаждение.