Александр Арсаньев - Тайны архива графини А.

Аким снова сморщился, как от зубной боли. И тревожно оглянулся.

– Да, кажется, все рассказал. Христом-Богом клянусь…

– Все, – согласилась я, – кроме одной вещи. Кто запретил тебе рассказывать обо всем этом?

По тому, как он вздрогнул, я поняла, что именно этого вопроса он и боялся.

– Кто приезжал к тебе еще?

Я задавала эти вопросы снова и снова, но как ни билась, так и не смогла получить более или менее внятного на них ответа.

Аким совершенно замкнулся и не поддавался ни на какие мои уговоры. Ни новые денежные посулы, ни мольбы не тронули его, из чего я сделала вывод, что его сильно напугали. Настолько сильно, что я почувствовала исходящий от него запах смерти…

– Бог тебе судья, Аким, – сказала я ему, садясь в карету. – Видимо, ты на самом деле не можешь сказать мне всей правды.

Я успокаивала себя тем, что сам этот страх уже содержит в себе ответ на мой вопрос. Во всяком случае, я узнала, что кому-то очень не хотелось, чтобы открылась правда о смерти моего мужа.

– Куда ехать-то? – отвлек меня от этих мыслей Степан и таким образом вернул в сегодняшний день.

Никакого конкретного плана у меня не было. События последних дней настолько потрясли меня, что мне нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя. И я не нашла ничего лучшего, чем отправиться в собственное поместье, благо до него отсюда было не так далеко.

Степан задумчиво посмотрел на меня. Он никогда до сих пор не видел меня плачущей и, видимо, это произвело на него большое впечатление.

– Вот и слава Богу, – сказал он, узнав мое решение, и хлестнул лошадей.

Отдохнувшие за ночь лошади весело потряхивали гривами и закидывали головы. Бессонная ночь дала себя знать, и незаметно для себя я задремала. А когда проснулась, увидела знакомые и дорогие с детства места.

Как я уже говорила, в этих местах прошло мое детство, самая беззаботная и радостная пора жизни. Поэтому окрестные леса и речки до сих пор были связаны для меня с теми напоминающими сказочный сон младенческими воспоминаниями, в которых молодые и красивые родители воспринимаются как добрые волшебники, а основным и всепоглощающим чувством является ожидание грядущего счастья.

И у меня в очередной раз возникло желание вернуться сюда навсегда и посвятить свою жизнь исключительно деревенским заботам, хотя прекрасно понимала, что еще не созрела для этого счастья. Видимо, каждый человек должен выстрадать это право, иначе говоря, должен пережить все уготовленные ему провидением треволнения и страсти, и лишь после этого получает право вернуться на круги своя.

Может быть, именно поэтому старость отчасти напоминает детство…

Вынужден признаться, что и здесь позволил себе сократить несколько страниц. Поскольку, хотя философские размышления подводящей итоги жизни Екатерины Арсаньевой и не лишены приятности, к сюжету они не имеют никакого отношения.

Последний раз мы приезжали сюда с Александром полтора года назад, и воспоминания об этих счастливых днях с новой силой нахлынули на меня.

Но накопившиеся за это время дела не позволили мне окончательно расклеиться. Встреча со старостой, решение накопившихся за это время хозяйственных вопросов заняли у меня большую часть времени до вечера, а разговоры со старенькой нянькой затянулись чуть ли не до полуночи.

И только когда она, перекрестив меня на сон грядущий, отправилась к себе в каморку, я наконец осталась одна. И воспользовалась этим, чтобы тут же достать мужнину записку и изучить ее с помощью увеличительного стекла.

И при неверном свете свечи мне удалось разобрать еще несколько букв. Я внесла их в свой блокнот, и теперь записка выглядела уже более осмысленно:

1. Пр. вери… веде… С.

2. ер. овори… с Д.О.

3. Съездить. сиц…

4. Встр….ься там с ерт…

5. Посмотр… отенк. для атеньки.

Если не считать последней, пятой записи, которая была мне понятна с самого начала, все остальные четыре строки не стали понятнее, и у меня почти не было надежды их расшифровать. И все-таки я попыталась это сделать.

Первая запись не оставляла сомнений по поводу каждого из слов. Я на девяносто девять процентов была уверена, что она не могла означать ничего, кроме «Проверить сведения С.» Но кто такой был этот или эта С. и что за сведения он предоставил Александру – надежды узнать почти не было.

Та же ситуация была со второй строчкой. Если первое слово означало «переговорить», то инициалы Д.О. мне ни о чем не говорили.

Третья строчка предполагала какую-то поездку – это было понятно. Но второе слово попало под то самое винное пятно и сочетание «…сиц…» оставляло большую свободу для толкования. Видимо, это была чья-то фамилия. Косицкий? Мясницкий? Любая из подобных фамилий могла скрываться под этим пятном, но прочитать ее было невозможно.

Ну, и наконец четвертая – самая загадочная строчка. Она пострадала больше других и, может быть, именно поэтому мне казалось, что в ней-то и заключен самый большой смысл. Тем более что первое слово не оставляло у меня сомнений – это явно было «встретиться». То есть Александр запланировал на следующий день встречу.

«Если бы я только могла понять, с кем он хотел встретиться! – мысленно воскликнула я. – Может быть, именно этой встречи и не хотели допустить его враги, и именно из-за нее лишили его жизни?»

Поэтому сочетание этих трех букв несколько часов не давало мне покоя. Я повторяла их на все лады, пытаясь подобрать то единственное слово, которое имел в виду мой муж.

Если бы кто-нибудь мог увидеть меня в этот час, он наверняка принял бы меня за сумасшедшую. Да и как еще можно назвать человека, бродящего по комнате из угла в угол и повторяющего, словно одержимый:

– Смерть, бессмертие, Роберт, конверт, мертвец, Вертер, эксперт, вертеп, Берта, Гертруда….

Каждое из этих слов содержало пресловутое сочетание букв. Но ни одно из них, пожалуй, за исключением «эксперта» даже отдаленно не подходило по смыслу.

И самым чудовищным было то, что по иронии судьбы чуть ли не половина этих слов так или иначе была связана со смертью.

Посудите сами: «Смерть. Мертвый. Черти». Не самое веселое сочетание, не правда ли?

А выражение «Встретиться там с чертями», пришедшее мне в голову и уже не желавшее ее покидать, наполняло меня почти мистическим ужасом.

В конце концов, отчаявшись что-либо понять, я оставила эти бесплодные попытки и без сил свалилась на кровать.

«Милая девичья светелка, – было моей последней мыслью перед сном, – никогда еще ты не была свидетельницей таких страданий…»

Впервые в жизни я проснулась в своем поместье в отвратительном настроении. Ничто не радовало меня в это утро – ни приходившие с поклоном крестьяне, ни ломившийся под изысканными деревенскими яствами стол…