Александр Арсаньев - Убийство на дуэли

– Не помнишь, говоришь? – лицо следователя постепенно наливалось кровью от переполнявшего его гнева. – Ничего, на суде все вспомнишь.

– Помилуйте, барин, – загалдели мужики. – Бес попутал.

Все расскажем. Только не гневайтесь на нас.

– Рассказывайте, – кивнул Лепехов. – Иначе…

Он не договорил, что могло бы быть иначе, так как крестьяне вдруг, как по команде, попадали на землю и принялись долбить лбами сухую землю.

– Ох, не хотели мы того, – подняв, наконец, голову, проговорил один из мужиков.

Телосложения он был хилого, но глаза так и блестели хитростью и умом, что практически невозможно встретить среди низшего крестьянского населения.

– Услыхали мы, что крестьяне у княгини Ливен бунт подняли и порешили, чем мы хуже их. Стали уговаривать народ тоже бунт поднять, да ничего у нас и не получилось. Не хотят нонче мужики против барина выступать. А тут слух прошел, что сам барин едет, чтобы нас, грешных, наказать. Испугалися мы да побегли в соседнюю деревню, от гнева барского спасаться. Там напились горькой и решили возвращаться на поклон к хозяину, прощения вымаливать. По дороге пистолет энтот нашли, думали, пригодится, а то и самому князю хотели отдать. Пришли мы сюда утречком раненько, а Остапка говорит, что нет еще барина-то. Как утром, говорит, вчерась спозаранок уехал, так и не было его до сих пор, – он указал на бурмистра, который кивнул головой, подтверждая слова мужика.

– А дальше что было? – с нетерпением вопрошал Лепехов.

– Так, ничего больше и не было. Раз барина нет, то порешили мы пойти и отоспаться в ближайшем стогу, где нас спящими-то и нашли. Истинную правду говорю, барин, – крестьянин с мольбой посмотрел на следователя.

– Да, чего тут думать. Убили, небось, барина, да пистолет с собой забрали! – выкрикнул тот полицейский, в руках которого был пистолет. – Господин начальник, забирать их надо, и все тут!

На крестьян после этих слов стало жалко смотреть. Они чуть не в голос начали реветь и стонать на все голоса, словно маленькие дети.

– Не верьте, не верьте! – запричитали мужики. – Да чтобы мы кормильца нашего и порешили, никогда такого не было и быть не могло! А что бунт хотели поднять, так это нечистый нас побрал! Не убивали мы! – одновременно заголосили они.

Лепехов минуты две послушал эти душещипательные вопли, затем откашлялся, помялся, а потом вдруг резко гаркнул:

– Молчать!

Гул крестьян в мгновение ока смолк, мужики испуганно таращились на начальника полиции. Лепехов же уже более спокойным тоном продолжал свою речь.

– Можете вы, чертовы дети, доказать, что не убивали? – скорее для успокоения собственной совести, нежели для помощи делу, спросил он.

Крестьяне молча переглянулись и опустили головы. Один из них хотел было что-то сказать, но сосед этого крестьянина толкнул его в бок, заставляя тем самым молчать.

– Не могем, барин. Оттого, что сами не знаем, может, и было чего, да спьяну вспомнить не могем.

– Ясно, – рявкнул Лепехов, решив, что дело можно на том и закончить.

Затем он повернулся к подчиненным и приказал:

– Забрать их, а там суд разберется, кто здесь чего помнит, а кто не помнит.

Полицейские вскинули оружие, а Остап тем временем принялся по приказу Лепехова связывать за спиной руки своим односельчанам. Мужики даже и не думали сопротивляться, покорно подставляя руки под веревки и продолжая то и дело всхлипывать и причитать.

– В карету их, – скомандовал следователь, обращаясь к полицейским. – Ждите меня здесь.

Приказ начальника полиции был немедленно исполнен. Крестьян запихали в карету с решетками на окнах. Лепехов же в это время, удостоверившись, что все делается по его усмотрению, развернулся и направился к усадьбе.

Как только мы увидели, что Арсений Васильевич собирается вернуться в дом, тут же кинулись вон из каморки. Добежав до середины лестницы, мы развернулись и принялись как ни в чем не бывало с невозмутимым видом спускаться по ней, как будто только что вышли из своих покоев. Сделали мы это как раз вовремя, потому что на пороге уже появился Лепехов собственной персоной.

– Вот-с, сударыни, хорошо, что вы уже спустились, – со сладчайшей улыбкой на лице проговорил полицейский. – Спешу сообщить об обнаружении убийц князя Волевского.

– Правда? – Шурочка поспешила сделать удивленное лицо, хотя это у нее получилось довольно неудачно. – И кто же это?

– Мужики-с, а именно, крепостные вашего жениха. Попытка устроить бунт против него провалилась, и они, видимо, вздумали сами порешить своего хозяина, собственными, как говорится, руками.

– Какой ужас, – пробормотала подруга. – Вы арестовали их?

– Да, – кивнул Лепехов, – и увозим их с собой. Преступление налицо, да и пистолет, который при них был найден, именно тот, из которого князя Волевского и убили. А теперь, желаю здравствовать, милые барышни. Мне пора-с. Служба, знаете ли, она промедлений не терпит, – с этими словами он поклонился и поспешил к выходу.

Вскоре во дворе все стихло. Крестьян увезли, а мы остались одни в доме, если, конечно, не считать то и дело появлявшегося в поле нашего зрения Остапа. Через час из деревни прибыли женщины, которые тихо отправились на кухню, нагрели там воды и принялись обмывать покойника. Закончив свое дело, они положили тело князя на стол и накрыли его белой простыней.

Мне бы хотелось вернуться к тому моменту, при котором полиция отбыла в Саратов, забрав с собой арестованных крестьян. Возможно, читателя удивит такой, я бы сказал, примитивный подход полиции к распознаванию преступлений. Но в те далекие времена не особенно углублялись в особенности и тонкости находимых улик. А тут тем более. У крестьян найден пистолет, из которого был убит князь, к тому же мужики никак не могли доказать своей невиновности. Следовательно, по нехитрым размышлениям господина Лепехова, именно крестьяне и убили своего барина, особенно если учесть предшествующую попытку поднять бунт. Вот и весь, как говорится, сказ. Крестьян немедленно арестовали и увезли, решив, что именно они и являются единственными и неоспоримыми убийцами князя Волевского.

В который раз прошу прощения за это вмешательство. Но я должен был обрисовать всю обстановку судопроизводства середины прошлого века, для того чтобы читатель мог понять всю скоропалительность решений судебных дел в те далекие времена. Однако не следует заблуждаться, так как быстро суд решался только над низшими слоями российского населения, то есть обыкновенными крестьянами. Но это ни в коей мере не относилось к дворянскому сословию, дела которого решались с великой тщательностью и обстоятельностью, продолжаясь иногда по нескольку лет. Итак, продолжим.

Как бы ни складывались обстоятельства против несчастных крестьян, и как я себя ни заставляла, но мне так и не удалось убедить себя в их виновности. Только сейчас, по прошествии стольких лет после тех событий, я вполне могу объяснить это чувство, которое, как оказалось впоследствии, все-таки меня не обмануло. Во-первых, мне показалось странным то обстоятельство, что крестьяне помнили, где и куда ходили, а значит, они были не так уж и пьяны, но в то же время не помнили, погиб ли князь от их рук или от чьих-либо других. Если человек не сильно пьян и помнит, где он пил, то должен помнить и то, что он делал в таком состоянии. Более же всего поразила меня та покорность, с которой мужики приняли свою горькую участь, хотя и пытались объяснить свою непричастность к убийству. Словом, мой настырный мозг не удовлетворили действия полиции, и я решила сама попытаться раскрыть это преступление.