Борис Барабаш - Последний еврей из КГБ

На этом счастье не закончилось. Оно упорно продолжалось. Иван Теплухин принес нам мясо и деликатесы из спец. цеха Одесского мясокомбината. Мясо из магазинов исчезло давно, а вместе с ним и мясные отделы. Вместо мяса теперь торговали соками. Это, конечно, полезней. Но людям все равно хотелось кушать. Чтобы купить мясо, надо было идти на базар в 6–7 часов утра, и гарантий того, что человеку повезет, не было. Надо было еще иметь счастье. Или знакомого рубщика мяса. У папы было и то, и другое. Поэтому без мяса мы не сидели. Но то, что принес в тот день Теплухин, было вне конкуренции. Такое на базаре не купишь. Папа развернул пакет и задумался.

В тот день Теплухину, наверное, или икалось, или ярко пылали щеки с ушами. Мы его вспоминали часто, и с благодарностью.

Из разговора родителей я понял, что папа в деле Аксельмана продвинулся вперед, и мясо от Теплухина было частью признания этих заслуг. Почти как «Александру Сергеевичу Пушкину от благодарных жителей Одессы». Папу всё это не радовало, зато мама смотрела в будущее с оптимизмом. Главным было то, что папа вышел на след двух убийц. И я имел к этому прямое отношение. Случилось это вот как.

Я влюбился. Первая любовь. Девочку звали Юля, и была она чуть старше меня. Мы встречались каждый день. Держались за руки и гуляли по улицам. Потом мои руки еще долго пахли кремом Николаевской парфюмерной фабрики «Алые паруса». 22 копейки флакон. Белесая жидкость. Но зато, как пахла! По этому аромату я мог отыскать Юлю с закрытыми глазами в многотысячной толпе. Как-то прощаясь, мы стали в укромном месте нашего двора, и долго не могли отпустить друг друга. Слова лились, как из ведра. Поэтому, когда мне на голову что-то вылилось, я не удивился. Только чей-то крик меня отрезвил. Это была соседка, под чьим окном мы горячились. Бабуля вылила на меня воду, и закричала: «Пошли вон! Коты собачьи!» Хотелось ей ответить. Я кипел, как самовар. Но Юля уже тянула меня за руку, шепча: «Пошли! Не надо!»

В таком плачевном состоянии я пришел домой. Как назло, папа был там. Он посмотрел на меня поверх очков, и спросил: «Шё? На улице дождь?» Пришлось обо всем рассказать. Он ничего не ответил, а продолжил читать газету. Вдруг он, как будто никому, сказал:

– Вот я себе думаю, а чего Богданова вылила на тебя воду?

Я растерялся.

– Откуда я знаю? – сказал я. – Идиотка, потому что.

– Идиотка? Не знаю. Но думаю, шё она так сделала, потому шё вы ей мешали. Так? Не, ну так?

– Не знаю. Может быть. Дать бы ей…

– О! А раз так, раз вы ей мешали, она решила вас прогнать.

– И что?

– То есть, шё получается? Получается, шё когда кто-то кому-то мешает, от него стараются избавиться. Так?

– Наверное.

– Наверное… Наверное! Вот в этом все дело!

– В чем?

– Да это я про тех двух сволочей. Про Мишку.

– А-а!

– Смотри, шё получается. Их кто-то послал к Мишке. Может, и не хотели убивать. Хотели просто припугнуть, или еще шё-то. Но случилось, так как случилось. Как говорится, эксцесс исполнителя. Думали одно, а получилось другое. Хотя… Может, и сразу планировали убить. Кто знает?

– Так. И что?

– И что? А вот что! Эти босяки убили, и должны где-то отсидеться. Так? Это, во-первых. Смотри дальше. Они отсиделись. Кто-то их кормил, давал пристанище, следил, шёбы они много не болтали. За это время следствие зашло в тупик. Сроки вышли, дело, наверное, сдали в архив. Все это легко можно было бы выяснить. Если бы я работал. А так… Я же сейчас никто.

– Спроси у Теплухина. Он же к тебе так относится…

– Хм! У Теплухина? Ваня – хороший парень. Это так и есть. Но он на службе. Я не могу его просить.

– Чего?

– А того, шё он начнет спрашивать, и у него могут начаться неприятности. Обязательно об этом узнают. И тогда начнется… Кто, чего и почему? Оно ему надо? Оно ему не надо. И нам тоже не надо. Не! Зачем подводить людей? Сами постараемся.

– Есть мысли?

– А ше, было такое, шеб у меня их не было? Я даже когда сплю, думаю. Или мне это снится, ше я думаю? Я пошутил. Мысли есть.

– А какие мысли, можешь сказать?

– Ну, смотри. Я не договорил. На чем я остановился?

– На том, что они где-то должны были отсидеться, их кто-то должен быть кормить. А теперь дело, наверное, сдали в архив.

– Да… Сдали в архив… Тут, вот какое дело. У меня есть идеи по поводу того, кто их мог держать, кормить и дело тормозить. Тут не все так просто. Но, как только узнают, что я на подходе, так сразу и начнется суета. Теплухин мясо принес чего?

– Не знаю. Просто так. Из уважения.

– Это конечно. Но не все так просто. То, что он ходит ко мне, об этом знает его начальство. Мало того! Оно эти походы санкционирует. То есть разрешает. Чего? Жалко старого еврея? Не. Им меня не жалко. Тут шё-то другое. Шё другое? Другое – это то, шё они хотят знать, шё я узнал. Чем я дышу. Вот они Ваню и посылают. Раз он принес такой шмат мяса, да еще и колбасу и ветчину из спец. цеха, так значит, я куда-то близко подошел.

– И что?

– Думаешь, они не поняли, шё я понял их жест? Поняли. Там не дураки сидят. Они этим мясом мне хотят привет передать. Мол, родина видит, родина знает.

– Ну и к чему это может привести?

– Увидим. Ты мне тут помог.

– Я? Чем?

– Своим рассказом о том, шё тебя облили. Ты стал мешать, и получил. Теперь, когда я близко к этим мерзавцам подберусь, они станут кому-то тоже мешать. Тому, кто все это затеял. И вот тогда перейдут от слов к делу.

– Что ты имеешь в виду?

– Или попытаются со мной как-то поговорить. Но это вряд ли. Скоре всего, могут мне устроить какие-нибудь неприятности. Или попытаются как-то от этих гадов избавиться. Например, дать им небольшой срок за кражу. Посмотрим. Тут вариантов куча. Но пока, надо идти. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Так? Сейчас закончу тут, и пойду, пройдусь. Зайду к одному человеку. Тебе никуда не надо? А то выйдем вместе.

Через время мы с папой вышли из квартиры. Путь наш лежал через двор. К нашему несчастью там развешивала белье старуха Гутник. Это была одинокая женщина, потерявшая в войну всех детей и мужа. Она была безвредная, но со странностями. К моему папе старушка испытывала противоречивые чувства, и, наверное, поэтому называла его «товарищ Абрам», но «Алексей Степанович». Гутник не видела в этом противоречия. Она всегда находила тему для жалоб. В тот раз нам также уйти незамеченными не удалось. «Товарищ Абрам!», – раздалось в округе. Мы смирились с судьбой и остановились.

– Слушаю вас, мадам Гутник, – ответил ей папа.

– О! Вот вы слушаете, а я вся киплю!

– Ше такое? Шё случилось?

– Что случилось? А вы посмотрите вокруг, и сами увидите!

Мы не раз обернулись вокруг своей оси, но ничего не заметили.

– Я очень извиняюсь, мадам Гутник, но где шё? – проговорил отец;

– Вы не видите? Вот так вот! Уже привыкли!